Читать книгу "Император, который знал свою судьбу. И Россия, которая не знала - Борис Романов"

Н-да… Как-то подловато выглядит вся эта социалистическая агитация.

Подловато, гнусно выглядят социалисты в этом «евангелии» социализма от Максима Горького.

И в истории с «болотной копейкой» — вместо того, чтобы вести с дирекцией переговоры, добиться приемлемых для обоих сторон условий и вместе сделать доброе дело, осушить болото, сразу — буза и стачка. Притом ведь у Горького как было: рабочим-то и не жалко эту копейку на осушение болота, но именно социалисты подбивают рабочих на стачку — сразу, без переговоров.

И понятно, что главное для них, для социалистов, — разжечь ненависть. И, хуже того, добиться крови — в разговорах между собой они прямо об этом говорят.

Вот и «милейший главарь» Андрей Онисимович Находка приоткрыл личико:

— За товарищей, за дело — я все могу! И убью. Хоть сына…

— Ой, Андрюша! — тихо воскликнула мать. Он улыбнулся ей и сказал:

— Нельзя иначе! Такая жизнь!.. [34].

А оказывается и убил уже — пока еще не сына своего, а заводского табельщика, который предлагал ему образумиться.

Вся философия этих «спасителей мира» крутится вокруг того, что из души русского человека надо изгнать Иисуса Христа (социалисты и их вожаки точно понимают, что именно он, Христос, главная препона на их пути!) и заменить Христа в душе неким «богом-другом» (так Андрей Онисимович его называет), а по существу — заменить истинного Бога иллюзией о грядущем всеобщем рае на Земле, без Бога и против Бога.

В общем, мерзко все это читать!

И несчастную мать, Ниловну, уловили в свои сети эти заблудшие души. А ведь ей сердце-то с самого начала верно подсказывало, что мрак и ужас за всем этим стоят:

Ей вдруг стало трудно дышать. Широко открыв глаза, она смотрела на сына, он казался ей чуждым. У него был другой голос — ниже, гуще и звучнее. Он щипал пальцами тонкие, пушистые усы и странно, исподлобья смотрел куда-то в угол. Ей стало страшно за сына и жалко его.

— Зачем же ты это, Паша? — проговорила она. Он поднял голову, взглянул на нее и негромко, спокойно ответил:

— Хочу знать правду.

Голос его звучал тихо, но твердо, глаза блестели упрямо. Она сердцем поняла, что сын ее обрек себя навсегда чему-то тайному и страшному. Все в жизни казалось ей неизбежным, она привыкла подчиняться не думая и теперь только заплакала тихонько, не находя слов в сердце, сжатом горем и тоской [34].

Конечно, жалко и Павла Власова, и несчастную Пелагею Ниловну, но жалко прежде всего как сбившихся с пути, как заблудших, как совращенных иллюзией…

Но вернемся к замыслу автора.

Горький увлекался так называемым богостроительством и считал, что именно рабочий класс является источником «боготворчества социализма». Выражение «евангелие социализма» пошло еще от народников, и роман «Мать» именно как евангелие — т. е. «благая весть» — социализма и был написан.

Ну а поскольку этот роман действительно именно «евангелие социализма», то — с точки зрения людей, знающих Библию (хотя бы и неверующих) — главный теоретический вопрос заключается в том, кто (или что) ставится на место Иисуса Христа, и на какие жертвы готовы адепты нового «евангелия» ради своей веры.

Горький устами Андрея Находки утверждает, что «ради дела и товарищей — сына убью». Это и есть момент истины новой «религии».

С точки зрения верующего христианина, Иисус Христос своей Жертвой положил конец этой ветхозаветной проблеме. И если даже после Его Воскресения кто услышит призыв убить своего сына, для христианина ясно, что это не «глас Божий», а от дьявола речи. Но необязательно верить в Бога, достаточно быть порядочным и нравственным человеком (хотя бы и социалистических убеждений), чтобы понять, что надо следовать заповеди «Не убий», а не «евангелию социализма».

Если адепты социализма не готовы к «сыноубийству» (к насильственному насаждению социализма и репрессиям против несогласных), происходит эволюция капитализма к обществу с сильными социальными гарантиями, иногда (как в Норвегии или Швеции) и прямо к социализму (по советским понятиям нынешний норвежский социализм вообще скорее на коммунизм похож, как его в СССР представляли).

Ну а в России к 1917 году народ в значительной мере уже отпадал от православия (как стержня жизни), образованное общество почти полностью от него отошло, а такие адепты социализма как Ленин в 1915–1917 гг. уже прямо призывали к братоубийственной гражданской войне. «Перевести империалистическую войну в гражданскую…» — этот ленинский лозунг превозносился советскими историками и стыдливо замалчивается или вуалируется лживыми оговорками их «наследниками» в наши дни…

Глава 6

Война и революция

Русско-японская война

Один из лживых совдеповских мифов о царской России жив до сих пор:

Царю была нужна «маленькая победоносная война» для подавления нараставшего революционного движения в России. Бездарные царские генералы позорно проиграли Русско-японскую войну. Это и послужило началом революции 1905–1907 гг. [36].

Современные исследования показывают гораздо более объективную картину, и лживость этого большевистского представления становится очевидной. Верно только то, что Россия проиграла ту войну — но причины ее были иными; и поражение было трагическим, но не позорным: потери японских войск были почти в два раза больше наших; и Портсмутский мир был почетным для России (а в Японии он был воспринят как национальная трагедия). Правильнее сказать даже так: Россия войну проиграла, но и Япония ее не выиграла. Россия сумела отстоять Дальний Восток и свои интересы в этом регионе Азии.

Ну а революция в России была в значительной степени реализацией японского плана подрыва России изнутри и делалась на японские деньги.

Давайте разбираться.

Дальнейший рассказ основан на исследованиях известного историка (моего тезки и однофамильца) Бориса Александровича Романова «Очерки дипломатической истории Русско-японской войны (1895–1907)» [95], а также исследованиях А. В. Шишова «Россия и Япония. История военных конфликтов» и его же книге «Неизвестные страницы Русско-японской войны. 1904–1905 гг.» [123].

Интересы России на Дальнем Востоке во второй половине XIX — начале XX века

Во-первых, эта война была для Николая II вовсе не средством для подавления близящейся революции (или отвлечения народа от его насущных проблем), а стала нежеланным, но неизбежным рубежом в развитии коренных интересов России на Дальнем Востоке.