Читать книгу "Повседневная жизнь французов при Наполеоне - Андрей Иванов"

Три-четыре тысячи крестьян постоянно шли за Наполеоном и его армией. Они провожали императора от села к селу и сменялись новыми приверженцами вождя. Это была удивительная эстафета любви и надежды! Люди приносили еду, предлагали помощь. Лица менялись, но число проводников не становилось меньшим.

11 марта Наполеон принял парад лионской дивизии — специально присланной сюда правительством Бурбонов и перешедшей на сторону «беглеца». «Все мосты, набережные, все улицы были полны людей, мужчин, стариков, женщин, детей», — рассказывает Флери де Шабулон[346], бывший в свите Наполеона. Люди стремились «видеть его, слышать его, ближе рассмотреть, коснуться его одежды. Царило чистейшее безумие».

Непрерывные крики «Да здравствует император!» гремели на всем пространстве, завоеванном императором без единого выстрела.

В Лионе он издал указы об отмене королевской знати, орденов и феодальных прав, белого флага, произведенных в предыдущие месяцы награждении орденом Почетного легиона, назначений в органах правосудия и в армии, об изгнании эмигрантов, вернувшихся в 1814 году. На имущество Бурбонов был наложен секвестр.

В ночь с 19 на 20 марта Наполеон со своим авангардом вошел во дворец Фонтенбло. Еще в 11 часов вечера 19 марта Людовик XVIII со всей семьей бежал из Парижа. Он держал путь к бельгийской границе. С ним были генералы и маршалы, сохранившие верность королю, обреченный на жалкое существование двор и мятущийся Шатобриан.

20 марта в девять часов вечера Наполеон вступил в Париж. Во дворце Тюильри и вокруг него собрались его многочисленные сторонники и просто любопытные.

Одна толпа бежала за каретой Наполеона и его свитой, другая стояла у дворца. Гул и радостные вопли первой толпы были слышны издали и все усиливались. Наконец поток достиг дворцовой площади и толпы слились. Движение застопорилось, был слышен несмолкаемый восторженный рев. Карета императора не могла двинуться дальше. Конные гвардейцы безуспешно пытались проложить ей путь.

«Люди кричали, плакали, бросались прямо к лошадям, к карете, ничего не желая слушать», — вспоминали кавалеристы. Толпа оттеснила свиту, люди открыли карету и на руках понесли Наполеона во дворец.

«Едва он ступил на землю, как раздался крик “Да здравствует император!” То был потрясающий крик, от него могли бы разверзнуться небеса: это кричали отставные офицеры, сгрудившиеся в давке в приемной и заполнившие лестницу до отказа. Император был одет в свой знаменитый серый сюртук… Глядя на него с глубоким волнением, я продвигался впереди императора, пятясь и держась от него на расстоянии одной ступеньки, — рассказывает Лавалетт, которого Коленкур попросил проложить дорогу вождю. — Глаза мои были полны слез, и я как в бреду повторял: “Как! Это вы! Это вы! Наконец-то это вы!” Он шел медленно, прикрыв глаза и протянув руки, словно слепой, на лице его блуждала счастливая улыбка. Когда он поднялся на площадку второго этажа, дамы захотели было подойти к нему, но поток офицеров с верхнего этажа преградил им путь, и будь женщины менее проворны, их раздавили бы».

Ничего подобного не было ни после Аустерлица, ни после Тильзита, ни после Ваграма.

Император вновь в Париже! Во Франции были случаи смерти от нервного шока. Но если в 1799 году умирали от радости, но теперь от страха перед будущим.

Бежать или остаться? Жюли Рекамье спокойно ждала. Госпожа де Сталь уехала в Коппе и звала подругу с собой. А Констан опубликовал пару статей — одну за неделю до бегства короля, а вторую — после ночного исчезновения монарха.

«Парижане! Нет, не таковы будут наши речи, по крайней мере мои. Я видел, что свобода возможна при монархии, я видел, что король примкнул к нации. Я не стану, как жалкий перебежчик, влачиться от одной власти к другой, прикрывать подлость софизмами и бормотать невежественные слова, чтобы купить себе постыдную жизнь».

Так он завершил свою статью в «Журналь де Деба». Он пишет Жюльетте письмо обреченного и просит провести последние часы вместе с ним.

Ученики пансиона Лепитра, одним из которых стал Оноре Бальзак, — как и многие студенты — сжигали белые знамена и прокламации Людовика XVIII, распевая «Марсельезу» и другие революционные песни. Студенты ходили по городу, держа в руках бюст Наполеона с лавровым венком и фиалками.

Многоумный Бенжамен хочет бежать, но в городе нет лошадей. Наконец он покидает Париж, но 25 марта мчится обратно. Вскоре он видится с Фуше, Жозефом Бонапартом, а 14 апреля пишет в дневнике: «Встреча с императором. Долгий разговор. Это удивительный человек. Завтра несу ему проект конституции».

Лучше бы он не возвращался. Он только сбил императора с толку своими несвоевременными проектами!

«Эти мерзавцы либералы заставили меня потерять время, болтая со мной о конституции. Мне надо было послать их… Моя сила была в народе», — скажет Наполеон.

В апартаментах императора стоит ядовитый запах, причиной и источником которого были ноги больного подагрой Людовика XVIII и серные ванны, принимавшиеся королем. «Его ноги были покрыты язвами, — говорил Наполеон, — и чулки на его ноги натягивала герцогиня Ангулемская. Каждый день он объедался до такой степени[347], что ему давали Бог знает что, чтобы освободить его переполненный желудок».

«Когда я вернулся с Эльбы, я нашел машины, с помощью которых подделываются документы, — рассказывал император доктору О'Мира. — Они подделали несколько государственных документов, намереваясь опубликовать их. Всей операцией по подделке государственных бумаг руководил г-н Блакас[348], но непосредственным исполнителем был некий священник. Раньше подобное было сделано в отношении бумаг Мюрата. Сфабрикованные бумаги были показаны некоторым англичанам. Блакас подобным образом сфабриковал письмо горничной моей сестры Полины, содержавшее семь или восемь страниц болтовни. Он интерполировал это письмо таким образом, чтобы дать понять, что я спал с собственной сестрой!»