Читать книгу "Главная тайна ГРУ - Анатолий Максимов"

Джибни помогает нам убедить Запад, что Пеньковский — сверхценен. «В анналах разведок всего мира это могло быть названо «величайшей утечкой секретной информации»», — говорит он. Но ему помогала и наша сторона: «…в течение года советская пресса всеми силами пыталась понизить значение ущерба, нанесенного им государству». В глазах моих соотечественников я был: «рядовым служащим, круг знакомств которого не выходил за рамки ресторанов и их завсегдатаев — пьянчуг и бабников…».

Мы понимали, как жадно «коллеги» ловили мои слова о связях в высших военных кругах, среди которых маршал Варенцов и глава ГРУ. Мой рассказ о дне рождения маршала, где именинник представил меня министру обороны как «человек Серова», «коллегам» особенно понравился. И чтобы увлечь их мыслью о моих высоких связях, подарки для них покупали сами «коллеги».

В главу «Важные персоны» Джибни вложил (явно по заданию ЦРУ и СИС!) чуть ли не все сведения о десятках людей, собранных спецслужбами за многие годы и вдруг оказавшихся «моими связями». Это — очередной перебор!

Не хочу лукавить: с антисоветской точки зрения книга Джибни сделана почти талантливо — обилие фактов. Но пытливого читателя, тем более советологов и критиков, не проведешь. И потому как только книга «Записки Пеньковского» вышла, то сразу оказалась на полках книжных магазинов под рубрикой «черной пропаганды». Но известно, что материал «черной пропаганды» содержит ошибочную информацию, направленную против противника как дезинформация. Так вот, в «Записках» такой дезинформации — пруд пруди.

Шестнадцать. Теперь о периоде, который можно охарактеризовать как работу «под колпаком советских спецслужб».

Мои «подозрения» о слежке за мной должны были изменить порядок организации «коллегами» связи со мной в Москве. Вот как я усилил эффект от моих тревог при встрече с Винном в июле 1962 года. Я «сильно нервничал и пояснял причину — за мной установлена слежка». Так начал прорабатываться мой «побег» на Запад, так как в подобной ситуации о выезде за рубеж официально не могло быть и речи.

Для нашей стороны «подготовка к побегу» — это выявление канала через «зеленую границу», например. Я получил новый, искусно изготовленный паспорт. И тут началась «игра-в-поддавки»: мы решили задокументировать характер «тайных встреч» со мной Винна. Это было почти ребячество, но такой сценарий предложили люди из КГБ, занимающиеся наружным наблюдением. Тогда и произошла последняя встреча с Винном. Контакт с Винном в ресторане «Пекин» был заснят на кинопленку и демонстрировался в суде. Наивно? Да. Но доказательно. И Винн мой испуг увез к «коллегам» в Лондоне.

Удалось дезинформировать Запад о наших проблемах с МКБР — они у нас были, но их было мало и время работало на нас. На фоне «неуправляемого» лидера Советов и одна ракета с ядерной боеголовкой была головной болью для США.

Переданная на Запад мною мысль о том, что мы не готовы к ядерной войне и Хрущев этого не хочет, сыграла важную роль в Кубинском кризисе. И Кеннеди, испытывая давление своих военных, которым «хотелось пострелять», на конфронтацию с ядерным эпилогом и даже без него не пошел. Мы вывезли ракеты с Кубы в обмен на неприкосновенность режима Кастро. И еще выговорили себе ликвидацию ракетных баз в приграничной с нами Турции.

Такова была цена только одной моей фразы: «Хрущев войны не хочет!» Конечно, были у американцев и другие источники, в том числе и официальные, но я числился в тот момент в реестре их агентуры ценным источником. Они поверили, а мы выиграли партию с МБР и Кубой.

Согласно легенде слежку я «обнаружил» за собой в начале 1962 года, но поскольку КГБ вел наблюдение за многими должностными лицами, то «не усмотрел» в этом ничего особенного. В этом я с Джибни согласен. Но «обнаружение» НН — это этап в работе нашей стороны с моими «коллегами»: их подводили к мысли о моем невыезде на Запад. Джибни пишет: «…осторожный человек сразу же залег бы на дно. Например, уже в июле Пеньковский мог предупредить западные спецслужбы, что он на некоторое время прекращает с ними связь. Кроме того, он должен был бы сразу уничтожить все компрометирующие его предметы, хранившиеся в домашнем тайнике…». И вот Джибни «мою халатность» сваливает на мою самоуверенность и пренебрежение чисто по-гречески опасностью… из-за чувства собственного достоинства. Так он объясняет действия, грозящие смертельным исходом, профессионала со значительным оперативным и жизненным опытом?!

По роду работы и жизненным правилам мне больше подходит позиция главы ГРУ (в 1934 году — разведуправление) Яна Берзиня, талантливого руководителя военной разведки. Его высказывание приводит Джибни: «В нашей работе дерзость, бесстрашие, риск и решительность должны сочетаться с осторожностью. Такова диалектика нашей профессии!» Но Джибни говорит, что я забыл об осторожности? Как дитё мыть руки?! Все — с точностью наоборот: это качество и другие, в словах Берзиня, пригодились мне в работе с ЦРУ и СИС, особенно осторожность. Легенда, что сотрудники КГБ обнаружили в недрах архивов якобы факт службы моего отца в Белой армии, сработала в адрес Запада — и я стал невыездным.

Со слов ЦРУ и СИС, Джибни рассматривает причины интереса ко мне со стороны КГБ. Значит, мои «коллеги» все же анализировали свой собственный провал? Но где же они были раньше? Почему не оставили меня в Париже? И снова я нахожу тот же ответ: им нужен был даже провал их «ценного агента»… для поднятия собственного престижа. Почему так?

Частые встречи с Винном (подчеркнуто) — их было множество. Сам он проходил в качестве моей «доверительной связи» по линии ГРУ. Джибни говорит, что якобы ГРУ готовило вербовку Винна. Тогда почему западные «коллеги» не помогли мне приобрести источника в лице Винна еще во время моего первого посещения Англии? Я ведь предлагал. Вернее всего потому, что агент-подстава — хлопотливая штука, требует уйму согласований с другими ведомствами, и СИС понимала, что его «информацию» из недр английской разведки аналитики ГРУ быстро обнаружат. А может быть, и не нужна была вербовка? Винн был глубоко зашифрованный сотрудник СИС. Иначе чем объяснить тот факт, что он позднее попал в ситуацию Питера Райта, который вынес «сор из избы», опубликовав, как и Питер, собственную книгу о работе с Пеньковским. И все же — это камень в мой огород.

Подарки и сувениры на бо́льшую сумму , чем та, что полагалась мне во время визитов за рубеж. Но суммами могли располагать мои «связи» в Москве. «В высшем свете» это было обыденно для сотрудников ЦК, Минобороны и других лиц верхушки. И это еще один камень.

Повышенное внимание к моим контактам с британскими и американскими диппредставителями. Но это была хорошо прикрытая моя работа по линии ГРУ. Еще один камень.

Винн мог быть шпионом (так о нем думали в КГБ). Но это уже конфликт мнений и заботы внутри КГБ-ГРУ, ибо последнее «застолбило» Винна за собой. Камень опять налицо.

Не должен был остаться незамеченным мой выход на огромное количество материалов в спецбиблитеке Минобороны и ГРУ. Причем явно не имеющих отношение к моим прямым функциональным обязанностям. Об этом КГБ мог узнать чрезвычайно легко — буквально после моего первого визита в такую библиотеку. Значит, я мог работать под контролем КГБ с первого дня контактов с Западом. Это камень огромного веса!