Читать книгу "Особый штаб "Россия" - Иван Ковтун"

Учитывая переговоры в Берне, правительство Лихтенштейна 3 сентября 1945 г. выпустило постановление, запрещавшее насильственную репатриацию русских. Но вместе с тем вводились крайне жесткие меры в отношении интернированных. Решением парламента страны все военнослужащие 1-й РНА разделялись по трем местам. Так, всех эмигрантов, не являвшихся гражданами СССР, оставили в лагере Руггелля, и особенных изменений для них не вводилось. В другом лагере — в спортивном зале в Вадуце — были размещены только советские граждане. Из них было арестовано более десятка человек, наиболее непримиримых, отговаривавших остальных возвращаться в Советский Союз. Этих людей отправили под конвоем в местную тюрьму (в их числе, например, оказался Г. В. Клименко), пригрозив им, что неподчинение с их стороны повлечет за собой отказ в праве на убежище, и они будут переданы французам на границе. Всем, кто находился в спортивном зале, запрещалось его покидать и поддерживать контакты с населением[645].

В тот же день ландтаг произвел смену правительства. Возглавил его Александр Фрик, председателем правительства стал Фердинанд Нигг, наиболее важные посты в нем также заняли Франц Хооп, Алоиз Вилле, Александр Зеле и Рудольф Марксер. Видимо, изменения, произошедшие во властных кругах княжества, были связаны с тем, чтобы погасить недовольство граждан страны, разгневанных негуманными мерами предыдущего кабинета. А это означало, что Смысловскому удалось привлечь внимание общественности к своим солдатам и не дать их репатриировать насильственными методами[646].

Разумеется, чтобы приковать к себе взгляды как можно большего числа людей, Борис Алексеевич использовал все возможные в тех условиях методы. Конечно, в его положении было бы безумием представлять себя националистом и бывшим верным сторонником Рейха. Смысловский выбрал имидж военного с либерально-демократическими взглядами, борца с большевизмом и сталинской тиранией, который был вынужден пойти на сотрудничество с Германией, чтобы воевать за освобождение России. Не желая афишировать свою связь с немецкой разведкой, Смысловский не скупился на громкие слова и мастерски пускал пыль в глаза мало осведомленным в тонкостях его карьеры швейцарским журналистам. Представляя себя оппозиционером гитлеровскому режиму, он делился своими «прогрессивными» сентенциями. Как профессиональный разведчик и опытный пропагандист, он искусно соединял в своих напыщенных речах вымысел и правду и оставлял в душах интервьюировавших его корреспондентов интригу, которая не позволяла оставаться безучастным к проблеме русских в Лихтенштейне. Вот, например, фрагменты из интервью Бориса Алексеевича, которое он дал бернской газете «Свободный мир» (Die freie Welt), (опубликовано 28 сентября 1945 г.):

«Военное движение, которое я организовал в Германии, никогда не было националистическим. Мы не хотели воевать против русского народа или Советов, а только за демократическое государство. Мы никакие не реакционеры! Мы считаем царизм таким же ложным строем, как и русский коммунизм… Но поскольку англичане и американцы заключили союз с Советами, мне ничего не оставалось другого, как пойти на службу Германии. По договоренности со штабом Верховного командования вермахта я был обязан создать Первую русскую национальную армию. Однако я постоянно подчеркивал, что эта армия ни при каких условиях не будет воевать против англичан или французов. За это меня посадили в тюрьму на 8 месяцев.

Несмотря на неоднократные требования нацистов, я всегда отказывался поставить свою подпись под Пражским обращением [Пражский манифест. — Примеч. авт.], в котором военнопленные и рабочие с восточных территорий призывались к борьбе против союзников на стороне Германии. Различие между мной и Власовым состоит в том, что генерал заключил пакт с СС и Гиммлером и поставил свою подпись под Обращением. Я знал, что в Германии было 14 миллионов рабочих с Востока и военнопленных. Я пришел к выводу, что мы должны в первую очередь вооружать себя (русских) с помощью Германии. Если бы эта идея осуществилась, тогда мы знали бы, против кого направить это оружие… Немцы никогда не испытывали ко мне полного доверия»[647].

Советская сторона продолжала оказывать давление на правительство княжества, настойчиво требуя выдачи уже не только граждан Советского Союза, но и белоэмигрантов (Смысловского и 59 офицеров), которых она обвинила в военных преступлениях (С. К. Каширин вспоминал: «Советы пробовали сделать нас "военными преступниками", но это им не удалось!»). Глава правительства Александр Фрик попросил советских офицеров представить конкретные доказательства участия «смысловцев» в преступлениях и предъявить положенные в таких случаях документы. Такое заявление вызвало у репатриационной группы негодование. Подполковник Каминский прервал переговоры и перешел к угрозам, заявив в конце, что Лихтенштейн должен быть рад, что войска Красной армии не стоят на его границе, иначе он, Лихтенштейн, проявил бы заботу об обеспечении должного порядка[648].

На повышенных тонах, вспоминал Фрик, у него проходила встреча в Берне и с главой военной комиссии по русским, интернированным в Швейцарии и Лихтенштейне, генерал-майором А. И. Вихоревым. Генерал, подчеркивал глава правительства, «требовал выдачи интернированных в Шаане… Уговаривал и грозил. Утверждал, что если они не будут выданы, Советский Союз… не установит ни дипломатических, ни экономических отношений с Лихтенштейном… Я ему ответил: "Ну что же, это дело ваше, но я не хочу, чтобы мои внуки когда-либо могли сказать, что их дед был убийцей"»[649].

Всю осень 1945 г. советская репатриационная комиссия оказывала давление на княжество, настойчиво добиваясь выдачи чинов 1-й РНА. Но правительство Фрика, избрав жесткую позицию, стояло на своем. Отношение населения к советским офицерам, периодически приезжавшим в Лихтенштейн, заметно ухудшилось. А люди Смысловского и вовсе выдворили советских представителей, когда те посетили лагерь в Руггелле. За русских добровольцев вступился епископ из Кура и члены Красного Креста. В результате сотрудничество с советской комиссией было приостановлено[650].

В конце 1945 г. на территории Лихтенштейна осталось 144 человека, из них — 11 немцев и 133 русских (60 эмигрантов периода Гражданской войны и 73 гражданина СССР). С 28 декабря 1945 г. всех интернированных разместили во вновь сооруженном барачном лагере в Шаане, а Хольмстона и двух офицеров с женами — на вилле «Зентис» в Вадуце[651].