Читать книгу "Легенды Белого дела - Вячеслав Бондаренко"

Первая половина 1919 года для Кутепова и его корпуса прошла в непрерывных боях на реке Маныч и в Донбассе; удача склонялась то на одну, то на другую сторону, но к маю стало окончательно ясно, что инициативу перехватили белые. 14 июня Александр Павлович принял от В. З. Май-Маевского, назначенного командующим Добровольческой армией, новое соединение, 2-й (Добровольческий) корпус, одновременно переименованный в 1-й. Лето — осень 1919-го — это время наивысших успехов белых армий на Юге России. Добровольцы стремительно рвались вперед, освобождая от красных Белгород, Харьков, Киев, Курск, Орёл. До Москвы оставалось, как говорили тогда, «два корниловских перехода». И тараном белого наступления был именно 1-й корпус Кутепова, в который входила элита Белой гвардии, «цветные» полки (в 1919 году они были развернуты в бригады и дивизии), носившие имена прославленных военачальников Л. Г. Корнилова, С. Л. Маркова, М. Г. Дроздовского и М. В. Алексеева. 6 июля в Белгороде Александр Павлович был произведен в чин генерал-лейтенанта «за боевые отличия». Теперь он сравнялся в количестве звездочек на погонах со своими командирами Деникиным и Май-Маевским.

Популярный в начале XX века писатель Н. Н. Брешко-Брешковский так охарактеризовал «звездный час» Кутепова в очерке «Герой Харькова и Курска»: «Что-то стихийное в этом безудержном стремлении первого армейского корпуса, стремлении на Москву.

Один видный генерал, прошумевший конник[509], полушутя сказал генералу Кутепову:

— А ведь я, пожалуй, ворвусь со своим корпусом раньше вас в Москву…

— Что же, — ответил с ясной улыбкой Кутепов, — я буду только искренне вас приветствовать… Для меня, как для русского человека, важнее всего, чтобы Москва была возможно скорее очищена от красной погани. А кто войдет в Белокаменную первым, это не важно… Важен сам факт…

В этом благородном ответе генерал Кутепов — как на ладони весь с его прямотой и глубоким непоказным патриотизмом. Он чужд тщеславия, он не ищет внешних почестей. Ему дорога, безумно дорога Россия и только Россия. В этом отношении что-то корниловское у генерала Кутепова»[510].

Верил ли сам Кутепов в то, что, как пели его подчиненные, «зазвенит колоколами древняя Москва и войдут в нее рядами русские войска»? Исходя из его цельного, нацеленного на действие характера, из всей его судьбы — не мог не верить. Но, будучи глубоко целеустремленным и склонным к решительным поступкам человеком, он в то же время никогда не болел шапкозакидательством. Оценивая ситуацию на фронте, Кутепов не мог не понимать: триумфальное шествие белых войск не могло продолжаться вечно, слишком большие силы были накоплены против них противником. В октябре 1919-го корпус Кутепова и советские войска сошлись в решающей схватке, от исхода которой зависела, в сущности, вся дальнейшая судьба Белого дела. Важность момента чувствовали буквально все. И не случайно на одном из совещаний в штабе Кутепова прозвучало фантастическое по дерзости предложение: обрушить все силы на потрепанную уже Латышскую дивизию, разгромить ее и, не задерживаясь, идти прямо на Тулу и Москву! Главное — посеять панику в тылах противника и захватить столицу. А штаб армии об этой операции только предупредить и тут же прервать с ним связь. Соблазн был велик, тем более что в Туле, как писал Ленин 20 октября, «массы далеко не наши»[511], а подходы к Москве толком не были укреплены и защищались лишь разрозненными гарнизонами. Из сообщений разведки стало известно, что началась эвакуация правительственных учреждений из Москвы в Вологду, был заранее создан подпольный комитет партии. «Мы уйдем, но так хлопнем дверью, что вся Россия содрогнется»[512], — утверждал Троцкий.

Но «хлопать дверью» не пришлось. Кутепов отверг заманчивое предложение, потому что понимал — битва за Москву закончилась, даже не начавшись. Какие бы чудеса храбрости ни проявляли под Орлом, Кромами и Ливнами корниловцы, марковцы, дроздовцы и алексеевцы, перемолоть все прибывавшую и прибывавшую против них массу красных войск они не могли, даже если бы легли костьми до последнего человека.

Очерк Н. Н. Брешко-Брешковского «Герой Харькова и Курска» увидел свет 14 ноября 1919 года и в тот день звучал уже не более чем печальной издевкой. К этому времени от кутеповского корпуса оставалось всего 2600 штыков, что соответствовало неполному полку мирного времени. Корниловская дивизия равнялась батальону, Дроздовская — трем ротам. Начался общий отход Добровольческой армии. Ее новый командующий П. Н. Врангель, сменивший В. З. Май-Маевского, предлагал Деникину отходить в Крым, но главком отверг это предложение по двум причинам: он не хотел бросать на произвол судьбы казачество, поддержавшее добровольцев в самом начале Белого дела, а также тылы и госпитали Дона и Северного Кавказа.

Кутеповский корпус, раньше бывший тараном наступления, сейчас стал шитом, прикрывавшим отступавшие войска. Горькое, тяжелое отступление шло по местам Ледяного похода 1918 года. Тогда всех одушевляла надежда, вера в победу любой ценой, вдохновлял Корнилов. Теперь на юг откатывались потрепанные, деморализованные, потерявшие веру в себя и в командиров войска. Отход осложнялся 25-градусными морозами; в 4-м Донском корпусе генерал-лейтенанта А. А. Павлова из десяти тысяч казаков почти половина замерзла насмерть прямо в седлах во время перехода к станице Торговой. И только элита армии, кутеповские «цветные» полки, держалась до конца, отбивая залпами и штыками накатывавшие на отступавших волны будённовской конницы.

Какая-то надежда появилась в начале марта 1920 года. Тогда 1-й армейский корпус (1763 офицера, 4638 штыков, 1723 сабли при 259 пулеметах и 63 орудиях) в жестокий мороз, под сильным зимним ветром форсировал Дон и отбил потерянный 10 января Ростов, взяв пять тысяч пленных. Но мощная атака 1-й Конной армии С. М. Будённого, отбросившей донских казаков и устремившейся к Ставрополю, свела успех Кутепова на нет. Ростов пришлось сдать вторично, чтобы избежать окружения. Кубанская армия к этому времени превратилась в толпу дезертиров, Донская — в поток деморализованных беженцев, то и дело оставлявших занимаемые рубежи. Екатеринодар был сдан практически без боя. Смешавшись с Донской армией, добровольцы отошли за реку Кубань и 24 марта подошли к Новороссийску. Деникин еще надеялся удержать Таманский полуостров, откуда можно было постепенно перевезти войска в Керчь. Но приказ оборонять Тамань не выполнил уже никто, ни кубанцы, ни донцы, ни добровольцы — контроль над армией главком утратил окончательно.

Из Новороссийска предстояло морем уходить в Крым, еще остававшийся последним клочком русского юга, где еще не было красных (пять попыток Красной армии ворваться в Крым в январе — феврале 1920 года были сорваны пятитысячным корпусом под командованием Я. А. Слащова). Эвакуация обернулась кошмаром, который навсегда запомнился тем, кто ее видел. Из 80 тысяч человек на корабли и суда удалось в обстановке паники и хаоса погрузить около 35 тысяч. Б. А. Штейфон свидетельствовал: «Обезумевшим людям, штурмовавшим пароходы, казалось, что вооруженная борьба окончилась. Большинство начальников было того же мнения. Главнокомандующий [А. И. Деникин] пребывал в состоянии крайней волевой приниженности. Поэтому при эвакуации одни без сожаления, другие озлобленно бросали оружие, патроны, снаряжение. И в Крыму высаживались уже не воины, а в массе — толпа. Генерал Кутепов оставался одним из немногих начальников, которые сохранили присутствие духа и веру в возможность дальнейшей борьбы. А потому принимал все меры, чтобы подчиненные ему войска погрузились с оружием и с остатками своих артиллерийских и интендантских запасов»[513].