Читать книгу "Нелидова. Камер-Фрейлина императрицы - Нина Молева"

— Эта ваша мания избегать кровопролития! Именно она может привести к полному нарушению государственного порядка, а только ради него и имеет смысл земная миссия монарха. И чего добился наш бессильный и бесхарактерный Людовик? Да, 17 июля он снова поехал в Национальное собрание и одобрил создание национальной гвардии. Ему, видите ли, было вполне достаточно за такой идиотский поступок ликования бессмысленной и злобной толпы. Как он не понимал, что это ликование означало их победу над ним! Восемнадцатого сентября он пошёл ещё дальше и отказался от всего, что делал раньше, — подписал декрет собрания об уничтожении остатков феодализма, прав и привилегий дворянства. И на чём он собирался дальше строить своё правление? Кому он был дальше нужен — король-предатель? А чем ему помогла австрийская молочница, начавшая так деятельно вмешиваться в государственную политику? Чем, я вас спрашиваю?

— О, я воображаю, сколько пережила королева во время нападения толпы на Версаль в первых числах октября 1789 года! Ведь с ней был муж и были дети.

— Были! Государством должен править один король, а уж никак не женщины, которыми руководят всегда самые противоречивые чувства. Если Мария-Антуанетта откровенно держала сторону Австрии, король обязан был унять её дикие амбиции и думать о своей Франции.

— Ваше высочество, не вина королевы, что с переселением из Версаля в Тюильри король впал в полную прострацию и бездеятельность. Вы сами говорили, судя по донесениям нашего агента, что все её попытки побудить короля к решительным действиям оказывались бесполезными. И, в конце концов, это отчаяние подсказывало ей надежду на австрийско-прусское вторжение.

— Бесполезные надежды! Я обвиняю всех европейских монархов в том, что они не задушили гидру в самом начале, что они спокойно наблюдали за гибелью французской монархии, потому что видели в происходящем простое ослабление своего давнего врага чужими руками и средствами. Я считаю позорной позицию России, которая обязана вмешаться в судьбу стран Европы. Обязана! На нашей стороне сила, отличная армия, убеждённость в исторической правоте, наконец. Но императрица пренебрегла всеми моими требованиями и доводами. Более того. Она предложила мне впредь просить у неё в случае необходимости аудиенции заранее, чтобы не нарушать её расписания. Наследник престола, просящий аудиенции у монархини! Просто у своей родительницы! Нет, так продолжаться не может!

* * *

6. Госпоже Настасье Ивановне де Рибас, за непременность её ко мне дружества капитал 120 000 рублей, в числе которых 80 000 серебряною рублёвою монетою, а 40 000 государственными ассигнациями; также отдаю в вечное и потомственное владение ей и двум её дочерям Катерине Осиповне и Софии Осиповне де Рибас — два каменные дома, построенные мною на пожалованном мне от Её императорского величества месте в первой Адмиралтейской части, один по Дворцовой набережной, а другой по Миллионной улице между Мраморным дворцом и Летним садом, на которое полученную мною от здешнего благочиния данную при сем прилагаю.

9. В знак благодарности моей за дружбу ко мне, усердие и за все оказанные мне услуги от г. вице-адмирала и кавалера Осипа Михайловича де Рибаса отдаю ему в вечное потомственное владение его дом мой, состоящий во Большой Миллионной противу главной аптеки и на набережную, с находящеюся в оном церковью, со всеми к оной принадлежностями и со всеми в оном доме мебелями, до которого дому все принадлежащие документы при сем в оригинале прилагаю. Что же касается до прочего моего имения, как то золота, серебра, камней, посуды и прочего, какого бы звания не было в обоих домах, без изъятия, всё принадлежит госпоже Настасье Ивановне де Рибас с её дочерями, а моими с Её императорским величеством крестницами.

Из завещания И.И. Бецкого.

Великий князь Павел Петрович, А.Б. Куракин, Е.И. Нелидова

— Свершилось! Боже праведный! Свершилось! Я многое мог себе вообразить — ссылку, тюрьму, одиночное заключение в замке, но нож гильотины! Для монархов! Голова короля!

— И королевы, ваше высочество.

— Да, да, и королевы. Ведь вы видели их десять с небольшим лет назад. Мой брат Людовик говорил о том, что нам с ним предстоит рука об руку править Европой, что мы одногодки, и в этом есть свой символический смысл. Но рассказывайте же, Куракин, рассказывайте в мельчайших известных вам подробностях. Ведь это наша будущая судьба, и мы должны к ней должным образом приготовиться. Загодя. Именно загодя.

— Ваше высочество, я полагаю, условия России слишком несхожи с условиями Франции, а исконное уважение к царю...

— Может быть в одно мгновение быть сметено порывом озверелой толпы, которая никогда не поймёт, что та же самая ярость, которая сметает монархов, в следующую минуту обратится против них самих с той же жестокостью и ещё большим размахом. Но колесо истории уже запущено, так что говорите, князь.

— Вы знаете, ваше высочество, о присяге конституции...

— Оставьте это. Что было дальше?

— Только то, что король обманывал самого себя. При всём при том он продолжал вести переговоры с эмигрантами и иностранными державами, даже пытался последним угрожать через своё правительство, что, впрочем, ни на кого не производило никакого впечатления. В конце концов, 22 апреля 1792 года Людовик со слезами на глазах объявил — вещь, казалось бы, совершенно невозможная! — войну Австрии.

— Монарх не имеет права на слёзы. Да и кому они нужны, когда королевство уже подведено под обух. Сантименты делают его смешным и жалким. Уважение вызывает только жестокость. Людовик боялся жестокости и вот что получил взамен.

— Ваше высочество, но может быть, здесь сказала своё слово его непоследовательность? Король просто не наметил для себя пути.

— Вы должны войти в коллегию адвокатов, мадемуазель Катрин. Всегда оправдания и только оправдания. Это надоедает, наконец. Князь, я жду продолжения.

— Но мадемуазель Катишь в чём-то права. Король объявил войну Австрии и вместе с тем отказался санкционировать декрет Национального собрания против эмигрантов.

— Он не имел права поступить иначе! Он и так предал своих подданных, разве вы этого не понимаете?

— И против мятежных священников. Всё это вызвало движение 20 июня 1792 года. Положение обострилось тем, что врагам короля удалось достаточно убедительно доказать факт его сношения с эмигрантами и переговоров с иностранными государствами.

— Которые ни в чём ему не помогли, зато сделали преступником в глазах взбесившейся черни!

— Да, именно так. Десятого августа произошло восстание черни, а 21 сентября, меньше чем через полтора месяца, пала монархия. Король вместе с семьёй был заключён в Тампль.

— Боже, боже мой, что ему пришлось пережить!

— A-а, наконец-то вы смогли наглядно убедиться, к чему приводит слабость монарха, мадемуазель Катишь. Вот только если бы всё закончилось одним тюремным заключением!

— О, бунтовщики требовали большего. Против короля стали собираться обвинительные доводы, и 11 января 1793-го начался суд над ним в Конвенте.