Читать книгу "Люди зимы - Дженнифер МакМахон"

При одной мысли о том, что, возможно, дела обстояли именно так, Рути замутило. Просторная подземная пещера вдруг показалась ей тесной и душной, к тому же она вдруг начала вращаться, и ей пришлось схватиться за спинку кровати, чтобы не упасть.

— Элис Уошберн, выходи! — крикнула Кендайс во все горло, и ее слова вернулись неожиданно громким эхом, от которого у Рути заболели уши. — Хватит прятаться! У меня твои дети. Покажись, если не хочешь, чтобы я их прикончила!..

Услышав эти слова, Рути отложила медвежонка в сторону, сунула руку в карман куртки и нащупала револьвер. Бесшумно сняв оружие с предохранителя, она затаила дыхание, приготовившись действовать.

В течение нескольких минут все, кто был в комнате, напряженно прислушивались, но единственными звуками, нарушавшими глубокую тишину подземелья, были потрескивание дров в печи, да далекий звук мерно падающих капель.

— Мне здесь не нравится, — прошептала наконец Фаун, придвигаясь поближе к сестре.

— Мне тоже, — ответила Рути и крепче сжала в кармане револьвер.

Тишина длилась еще примерно минуту, потом Кендайс громко выругалась и, шагнув к дальней стене, по очереди заглянула в каждый из трех проходов, подсвечивая себе фонариком. В последний она даже углубилась на несколько шагов, но, пробормотав что-то, чего Рути не расслышала, сразу же вернулась обратно.

— Ну и что мы будем теперь делать? — спросила Рути, не отрывая взгляда от оружия в руке Кендайс. Она была почти уверена, что ее грозные слова — просто блеф, и что на самом деле она никого из них не собирается «приканчивать». Нет, Кендайс оставит их в живых, чтобы — когда придет время — использовать для достижения своих целей.

— Нам придется обследовать каждый из этих коридоров, — ответила ей Кендайс.

«О, Господи! — мысленно взмолилась Рути. — Сделай так, чтобы эти проходы были достаточно широкими и высокими, и мне не пришлось ползти по ним, как червяку в норе. Второй раз я этого просто не выдержу!».

— Мы могли бы разделиться… — предложила она. — Или лучше мы с Фаун останемся здесь на случай… на случай, если мама вдруг появится.

— Нет! — отрезала Кендайс. — Мы пойдем все вместе. — Она оглядела комнату и неожиданно прищурилась. — Постойте, а где Кэтрин?..

Рути только пожала плечами, и Кендайс снова бросилась ко входам в тоннели, освещая их своим фонарем.

— Ах ты, мать твою!.. — выругалась она.

Кэтрин исчезла.

1908

Сара

31 января 1908 г.

Тетя…

Я несколько раз моргнула, но она по-прежнему стояла на пороге, упираясь рукой в притолоку. Судя по всему, она была нормальным, живым человеком из плоти и костей, а отнюдь не призраком. Снег таял на ее одежде, собираясь под ногами в маленькие лужицы, а на полу лежала длинная, узкая тень.

Герти исчезла, как только за дверью раздался тетин голос — наверное, снова спряталась в шкафу, зато рядом со мной сразу оказался Шеп. Пес зарычал на Тетю и оскалил зубы, но ей достаточно было лишь посмотреть на него, и мой неусыпный страж поджал хвост и убрался на кухню.

— Ты… — пробормотала я. — Ты — одна из них? Я хочу сказать — тебя тоже кто-то разбудил?

Наверное, подумалось мне, я все-таки сошла с ума, и у меня начались видения.

Ружье Мартина было у меня в руках — я схватила его, когда пошла открывать, и готова была пустить оружие в ход, даже если Тетя — просто призрак, но она лишь скользнула по нему взглядом и рассмеялась. Смех у нее был странный — словно порыв ветра пронесся над полем сухой кукурузы.

Еще я заметила, что она постарела. Ее волосы, когда-то иссиня-черные, поседели и стали серо-стальными, спутанные пряди были небрежно перевязаны обрывками кожаных шнурков и цветными тряпочками, а кое-где в них были вплетены перья, бусины и маленькие блестящие камни. Смуглая кожа стала коричневой, как обоженная глина, и покрылась сеткой мелких морщин, но темные глаза смотрели все так же внимательно и пронзительно. На плечи Тети была накинута цельная лисья шкура с головой и лапами.

— Думаешь, если бы я была «спящей», тебе было бы легче?.. — спросила она.

— Я…

— …Легче поверить, что ты была права, и что все эти годы мой прах лежал среди пепла и золы, которые остались от моего дома?

— Но… как?.. Как тебе удалось спастись?! — Я хорошо помнила, каким жарким было пламя, и как мне на голову и на опаленную траву сыпались пепел и сажа. Когда огонь, наконец, улегся, на поляне не осталось ничего — только тлеющие угли и закопченная чугунная печь. — Я… я же слышала выстрел! И видела, как твоя хижина сгорела дотла!..

Тетя с горечью усмехнулась.

— Ты считаешь, меня так легко убить?..

Я подумала о Патроне — как он метнулся в заросли и пропал. Может быть, он почуял Тетю и последовал за ней?

— …Убить и бросить мои останки гнить среди пепла и золы?

Мне вдруг стало страшно, и я попятилась.

— Я… я хотела его остановить, — проговорила я дрожащим голосом. — Когда дом вспыхнул, я хотела… хотела тебя вытащить, но папа меня не пустил.

Сара шагнула в дом.

— Значит, не очень сильно хотела, — сказала она и с разочарованным видом покачала головой.

— А ты… ты все это время была жива? Где же ты пряталась?

— Я отправилась домой. Назад, к моему народу. Я хотела оставить прошлое в прошлом, забыть и вас, и все, что случилось, но оказалось, что я не умею забывать. Иногда мне казалось, что я почти сумела выбросить вас из памяти, но стоило мне взглянуть на мои руки… — Тетя стянула с рук перчатки, и я увидела, что ее пальцы покрыты белыми, уродливыми шрамами от ожогов. — Еще один след остался у меня на животе — там, куда попала дробь из ружья твоего отца. В рану попала инфекция, она загноилась, и я едва не умерла. Но я не умерла… — Она потерла живот искалеченной рукой, потом подняла голову и посмотрела на меня. Ее глаза были как два бездонных, черных колодца.

— Иногда шрамы, которые болят сильнее всего, увидеть нельзя. Не так ли, Сара?..

Я не ответила, не в силах оторвать взгляда от ее изуродованных пальцев.

— Я знала, что однажды я вернусь, чтобы сдержать свое слово. Чтобы заставить тебя заплатить за все зло, которое причинила мне твоя семья. За то, что ты отвернулась от меня, хотя я любила тебя сильнее, чем любила бы собственного ребенка. Я стала для тебя второй матерью, а ты хотела сжечь меня заживо!

— Но это не я! Это папа! От горя он совсем обезумел, и…

Тетя улыбнулась, но от этой улыбке меня мороз пробрал.

— Безумие — отличный предлог, тебе не кажется? Им можно оправдать любой, самый ужасный поступок, любое зло, которое ты сделала своим самым близким людям… — Ее глаза как-то странно блеснули. — …Или их детям.