Читать книгу "Отличный парень - Кристина Арноти"

— Которая…

— Что?

— Которую я привел в дом… Вы мне понравились с первого взгляда. Я захотел, чтобы вас увидела моя мать.

— Я хочу выйти, — говорит она. — Если вы не остановите машину, я закричу.

Они объезжают какой-то сквер.

— Дюпон-сквер, — говорит Стив. — Ночью пройти через него еще опаснее, чем через джунгли… Какой-нибудь тип в наркотическом бреду в любой момент может напасть на вас и убить.

— Отчего же, — произносит она срывающимся голосом, — отчего полиция не может разогнать к чертям весь этот бордель на Дюпон-сквер? Зачем нужна такая полиция?

— Полиция уважает свободу тех, кто там находится…

Она уже кричит во весь голос:

— А кто уважает свободу тех, кто хочет пройти через этот сквер? Кто? Что это за свобода, которая защищает тех, кто держит всех в страхе?

Широкая улица по другую сторону сквера. Освещенный фасад кинотеатра Дюпон-Синема.

По соседству с кинотеатром — открытая платная стоянка, забитая машинами; разметка, нанесенная белой краской. Стив заезжает на стоянку и ставит свой автомобиль, как пешку на шахматной доске, на пустующий квадрат расчерченного белым асфальта. Автомобильная стоянка одной стороной примыкает к стене довольно мрачного двенадцатиэтажного дома, а с другой — к зданию кинотеатра. Из открытого окна проекционной кабины бьет свет. Посреди площадки достаточно места, чтобы стоящие по своим размеченным клеткам машины могли дать задний ход и выехать из паркинга.

Анук барабанит кулаком по дверце машины.

— Откройте…

Стив наклоняется в ее сторону и опускает блокирующую кнопку. Анук тут же бросается вон из машины. Оказавшись на асфальте, она обнаруживает, что машины стоят почти впритык друг к другу. И надо быть такой тоненькой как она, чтобы проскользнуть мимо, не задев ни одной машины. Анук направляется к центральной части стоянки, где есть свободное пространство; на земле валяются старые газеты; круги от фонарей освещают то тут то там кучи брошенных оберток от жвачки.

— Грязь и мерзость! Отвратительный город! — произносит она, в ярости топая ногой об асфальт.

«О! Говори еще, сияющий ангел! В эту ночь ты так прекрасна, что похожа на спустившееся с небес божество».

— Этого не может быть, — обращается она сквозь слезы к подошедшему к ней Стиву. — Вы слышите?

«О Ромео, Ромео! Почему ты Ромео? Отрекись от своего отца, отрекись от своего имени; если ты не сделаешь этого, я не смогу любить тебя, ибо я не буду больше Капулетти. Услышу ли я его еще раз? Осмелюсь ли заговорить с ним?» На Анук и Стива обрушивается настоящий водопад звуков. Принадлежит ли эта музыка гению великого Чайковского, почти целое столетие черпавшего вдохновение на дне кропильницы, поддерживаемой самим дьяволом? Музыка подхватывает в свои объятия, как поток вышедшей из берегов взбесившейся реки, перемалывающей в своем русле останки затонувших когда-то кораблей, разбившиеся на осколки каменные глыбы, вырванные с корнем деревьев. В потоке мутных, отдающих стальным цветом вод, сокрушающих все на своем пути, то тут, то там мелькают один, а то и множество окровавленных человеческих трупов, похожих на застывшие восковые фигуры. Эту музыку одни презирают за то, что она слишком классическая, в то время как другие обожают ее за чувственность, третьи осуждают ее за страсть и почти плотскую близость; эти неистовые звуки проникают во все клеточки человеческого организма. И подчиняют себе его разум и волю.

«Музыка? Я отвергаю ее, — сказал однажды дедушка. — Есть в музыке нечто такое, что непостижимо моему сознанию. Раз музыка не поддается мне, я отвергаю ее. Порой музыка способна овладеть всем нашим существом, и потому я не желаю ее слушать. Я — рационалист и хочу сохранить свою независимость».

— Анук, — говорит Стив. — Анук, я заметил тебя утром у бассейна во второй раз. Накануне вечером я видел, как ты подъехала к гостинице вместе с мужем. Я был в холле. Я смотрел на вас с завистью. Какая счастливая пара! Безоблачная жизнь. Французы. Я испытываю к ним особую симпатию… «Этот парень, должно быть, очень счастлив со своей женой», — подумал я. Затем бассейн. Блондинка, к которой я подошел, чтобы поболтать по-французски. И ничего больше. Никакой задней мысли. И неожиданный шок. На твоей шее знак, который я ненавижу. Такая нежная, хрупкая шея, убитая этим символом. В ту же секунду я понял, что ты принадлежишь тому миру, от которого я бегу без оглядки…

Из кинотеатра:

«Кто ты, скрывающийся в ночи человек,

Нарушивший мой покой?»

Ромео отвечает:

«Я не знаю, какое назвать тебе имя,

И как сказать тебе, кто я.

О, дорогая святая, мое имя ненавистно и мне самому,

Потому что оно враждебно тебе.

Если бы я написал его, то разорвал бы это слово…»

— Ты то соблазняла меня, то отталкивала, я то поддавался искушению, то ненавидел тебя… Ты могла бы быть женщиной, живущей без проблем… Я не отказался бы от такой подруги в моей воображаемой жизни. Я рассказал тебе простую историю о жизни, которую хотел бы прожить. Моим основным желанием было стать человеком без прошлого.

Анук отчаянно колотит его в грудь; он нисколько не сопротивляется. Удары острых кулачков Анук отскакивают от него словно горох об стенку; такому высокому и сильному мужчине нисколько не больно. Физически.

Джульетта:

«Какое удовольствие ты можешь получить от этой ночи?»

Анук кричит сквозь слезы:

— Какое удовольствие? Познакомиться со мною, чтобы убить… Вот он кто, моя любовь с большой буквы, — убийца… И мне даже не известно почему… Почему?

Силы оставляют ее. Стив заключает ее в объятия. Он целует на ее макушке пряди светлых волос.

— Прости меня… Прости меня… Я ненавижу тебя с такой любовью…

— Почему? — спрашивает Анук дрожащим голосом.

Кто бы он ни был, откуда бы ни пришел, это он. Мужчина ее мечты.

Кожа, гладкая как шелк. Губы целуют эту лучшую в мире кожу в разрезе распахнутой рубашки…

— Почему?

Джульетта:

«Еще до того, как ты попросил, я тебе отдала это,

и я хотела бы отдавать еще и еще».

— Никогда больше я не буду ругать Шекспира, — говорит Анук. — Никогда. Должно быть, в зале кинотеатра показывают фильм Дзеффирелли…

За что же меня?

Она не осмеливается произнести это слово вслух: «убить»…

Он почти прикрыл ее целиком своим телом.

«Войти бы в него, — думает Анук. — Стать им. Его сердцем. Его внутренностями. Раствориться в его крови».

— …за что… же… меня?

Музыка. На экране, по-видимому, мелькают заключительные кадры. «Они умрут, — думает Анук. — Они умрут. Ромео и Джульетта».