Читать книгу "Новый Макиавелли - Джонатан Пауэлл"

В итоге валютный курс остался прежним, и мы отказались от плана. Джереми Хейвуд изловчился внести некоторые исправления в статьи о пресловутых пяти тестах, таким образом дав понять общественности, что мысль о евро не совсем нами оставлена, Тони же несколько изменил форму Гордонова заявления. Впрочем, битву мы все равно проиграли. Наш консультант по европейским делам, Стивен Уолл, в отчаянии повторял: «Почему мы не противостояли натиску Гордона?» Гордон тем временем нанес последний удар — отказался в официальном заявлении намекнуть на возможность проведения референдума на будущий год, даром что Тони не терял надежды на общий референдум — по европейской конституции и по евро. Теперь об этом можно было забыть до конца премьерского срока. Конечно, в свете нынешнего экономического кризиса многие радуются, что мы не перешли на евро, однако наша верность родной валюте будет слабым утешением, когда разразится кризис английского фунта.

Чтобы добиться успеха с евро, надо было заниматься его внедрением с первых дней у власти. Мы же осенью 1997 года позволили сбить себя с курса. А уж когда мы согласились отложить решение вопроса до конца выборов 2001 года и вдобавок уполномочили Казначейство проводить экономическое тестирование, стало ясно, что успеха нам не добиться. Макиавелли справедливо отмечает: «Нельзя попустительствовать беспорядку ради того, чтобы избежать войны, ибо войны не избежать, а преимущество в войне утратишь»[205].

При нашей внутренней политике не приходилось сомневаться, что европейская конституция станет нашим ночным кошмаром. Конечно, Европа нуждалась в подгонке своих институтов под увеличившиеся размеры Евросоюза. Однако любая дискуссия о деталях этого процесса изначально предполагала неодобрение британской общественности. Мы не унывали; нашими усилиями Жискар д’Эстен, бывший президент Франции и глава специального Конвента по проекту европейской конституции, стал с пониманием относиться к британским проблемам. В феврале 2002 года мы пригласили Жискара на обед к Тони домой, на Даунинг-стрит, 11. Специально для этого обеда правительственный спецфонд выделил лучшие вина из собственных погребов. Каковые вина возымели ожидаемое действие. Разомлевший после обеда, Жискар похвалил наш кларет и «Шато д’Икем» и посетовал: дескать, в Елисейском дворце своего погребка не держат. Каждый новый президент и вино свое тащит.

Сначала мы хотели обставить внедрение европейской конституции как рядовой договор, но Джек Стро передал мне для Тони личное письмо с предложением провести референдум. Было это 1 апреля 2004 года. Я оставил письмо на столе; через несколько часов, к моему ужасу, оно исчезло. Первая мысль была — письмо похитил кто-нибудь из браунитов и теперь о нем узнает пресса. Поистине я на тот момент страдал паранойей. Взял у Джека новый экземпляр, вручил Тони. Постепенно Тони убеждался: референдум необходим, иначе из-за европейской конституции мы выборы 2005 года проиграем. А ввиду референдума даже евроскептики поддержат лейбористов, уверенные, что всегда смогут проголосовать против конституции.

Вообще-то референдумы — не идеальный способ решать сложные проблемы. Чаще референдум выявляет степень непопулярности правительства, чем степень популярности очередного запланированного нововведения. Если бы нам пришлось проводить референдум по евро или по европейской конституции, вопрос следовало бы формулировать иначе, а именно: оставаться Великобритании в ЕС или выходить из него. Плебисцит только на основные вопросы и отвечает.

В ходе переговоров нам удалось выдвинуть мысль о необходимости внести в конституционное соглашение пункт о президенте Совета. Мы преследовали цель укрепить Евросоюз на внутриправительственном уровне за счет уровня наднационального. По учению федералистов, Комиссия суть ядро нового европейского правительства, а Совет — предтеча сената; отсюда у стран вроде Британии или Франции уверенность, будто в Комиссии служат госчиновники от Евросоюза, а Совет — он само правительство и есть; не зря же он представляет демократические чаяния европейцев. Мы хотели, чтобы лидер Совета назначался на пятилетний срок, чтобы у него было преимущество в определении планов Евросоюза и полномочия контролировать амбиции Комиссии. Куда как лучше, по сравнению с нынешней президентской текучкой, когда лидеры сменяются каждые полгода. Я несколько лет талдычил о необходимости иметь президента Совета, и в декабре 2001 года Тони наконец проникся этой идеей. Правда, большинство федеральных правительств упирались на протяжении всего переговорного процесса. Для немцев, например, должность президента Совета противоречит евротеологии, а более слабые страны просто сочли нашу инициативу ловким ходом в пользу сильных членов ЕС, которые смогут посредством президента Совета управлять ими к своей выгоде.

Тони ясно дал понять, что не стремится ни к одной из высших должностей в ЕС, чтобы потом, после референдума (если референдум вообще состоится), никто не говорил о его личной заинтересованности в результатах такового. Правда, Тони довольно долго тешился вполне реальной перспективой получить должность в ЕС; ничего не имел против кресла председателя Еврокомиссии. Вопрос о том, чтобы избрать Тони председателем Совета, первым публично поднял Саркози. Случилось это во время его встречи с Тони в январе 2007 года; Саркози обещал похлопотать, и действительно хлопотал, но, увы, ничего не добился.

Политика континентальной Европы существенно отличается от британской политики. Тони неоднократно поддерживал на выборах коллег-социалистов из европейских стран, однако методы ведения этих выборных кампаний никогда не совпадали с методами, привычными для британцев. Например, в мае 1998 года Тони ездил в Вену, чтобы поддержать Виктора Клима. Австрийские СМИ проявили к визиту большой интерес, но сама по себе кампания свелась к сдержанной и прямой дискуссии в маленьком венском кафе. Что за контраст с нашими пикировками или американским пафосным надувательством! Позднее Тони выступал за Вима Кока, голландского премьера от лейбористов. Снова мы ожидали напряженной предвыборной гонки, а Тони всего-навсего произнес коротенькую речь в роттердамском закрытом клубе. Вообще в континентальной Европе к оратору требования куда ниже, чем в Британии; по этой причине британским политикам нелегко всерьез воспринимать своих континентальных коллег. Консервативная Европейская народная партия, а также Партия европейских социалистов кажутся нам не стоящими внимания, однако для многих европейских лидеров они — важные союзники, когда речь идет о той или иной сделке.

У британских лидеров в Европарламенте имеются, так сказать, естественные преимущества. Воспитанные по «вестминстерской системе», британцы отлично ведут дебаты и не лезут за словом в карман. Степенные континентальные европейцы так не умеют. Разница между британским и европейским парламентским стилем сравнима с разницей между рэгби и американским футболом. Рэгби требует мгновенной реакции; американский футбол дает игроку время на размышления и изобилует спланированными эпизодами. Выступление Тони в 2005 году с президентской речью в Европарламенте проходило в атмосфере враждебности. Британия тогда была в опале, во-первых, из-за вето на сделку по бюджету, предпринятую при европрезиденстве Люксембурга (Юнкер, этот поднадоевший Парламенту фаворит, как раз толкнул успешную речь). Второй причиной была скидка Британии на взносы в евроказну и упрямство Тони. Европарламентарии сидели надутые; напряжение возросло, когда Тони открыл рот. Секунду казалось даже, что сейчас нашего премьера будут освистывать. Однако Тони выдал речь в стиле, принятом в Палате общин, то есть укомплектованную самоиронией и поименным упоминанием лидеров парламентских групп, — и сумел расположить к себе аудиторию. Он остался в зале до конца дебатов, делал пометки, а затем снова встал и принялся цитировать только что прозвучавшие речи, дозированно льстить и отвечать на вопросы. Европарламентариям это понравилось. Вывод: британские премьеры должны полнее пользоваться преимуществом, которое дает им «вестминстерский опыт».