Читать книгу "Герой не нашего времени. Эпизод 2 - Дмитрий Полковников"

Зато собравшейся толпе нашлось новое развлечение: неизвестно откуда возникшие люди с винтовками и белыми повязками с одной красной полосой посредине принялись извлекать из укромных мест не успевших убежать большевиков и советок.

– Повесить! Повесить коммуниста!

И вот какой-то доброхот уже лезет с верёвкой на фонарный столб. Спустя минуту полурастерзанный окровавленный человек судорожно забился в петле, вызывая одобрительные возгласы, хохот и аплодисменты.

Немцы рядом снимали кино и фотографировали, а «коллективный разум» с неутолённой жаждой желал ещё чьей-то крови. Это же так весело и здорово!

– Пошли бить советок! – истошно заорал кто-то в толпе. – Отберём своё добро!

– А вот это уже лишнее, – сказал барон и приказал разогнать толпу.

Ещё миг, и этих унтерменшей, приветствующих новый порядок, остановит лишь пулемёт. Не стоило начинать поход на восток с откровенно кровавой бойни. А карать или миловать – исключительное право оккупационных властей. Они, немцы, сами решат, когда и кого ликвидировать. Даже евреев убьют не сразу, а сначала запугают, заставляя добровольно выдать все ценности.

Несмотря на ряд эксцессов, абверовец теперь был доволен. Им есть на кого опереться в России. Вон как они, давая выход раздражению на прошлую власть, забросали грязью и побили камнями памятник Сталину у местного драматического театра. Криво выведенными буквами на камне уже кто-то написал, что усатый азиат (в переводе на «хохдойч») «очень плохой человек»[235].

Муж Мареевой уже был дома.

– Тебе принесли пакет, – сказал он и показал на дверь комнаты, сразу уходя на кухню и не любопытствуя.

Если Полина числилась в кадрах, то товарищ Новак после возвращения из Испании в 1939 году находился в распоряжении Специального диверсионного отдела «А» Разведупра Красной армии, но работал в Коминтерне.

Курьеров было два. По просьбе Ненашева Фёдор нашёл её домашний адрес, разыскивая совсем не Полину, а её мужа через секретариат Коминтерна.

– Майор Ненашев передаёт вам привет от Павла Ивановича.

Она вздрогнула, прямо голос с того света. Её бывший, расстрелянный начальник Ян Карлович Берзин так всегда представлялся собеседникам. Но врученный толстый пакет показал, что всё происходящее более чем реально.

– А откуда он знает имя и отчество…

– Вашего начальника? Я не знаю.

– Вы можете подождать?

– Да, меня попросили откровенно ответить на все вопросы. В том числе можете пригласить на помощь вашего мужа.

Мареева изумленно подняла бровь.

– Так попросил Максим Дмитриевич.

Панов знал, что по военным делам ей обязательно потребуется консультант-профессионал. Тут бывший начальник штаба 35-й интернациональной дивизии, отличившийся при обороне Мадрида, мог чем-то помочь. Но самое интересное – далее ниточка вела к комдиву, сейчас преподавателю Военной академии имени Фрунзе. После парада Победы товарищ Сталин провозгласит тост за этого генерал-лейтенанта Сверчевского, произнеся: «За лучшего русского генерала в польской армии!..»

Мареева открыла толстую тетрадь с обведённой красным просьбой сразу смотреть последние страницы. По памяти, перенося на бумагу информацию, Панову пришлось постоянно всё уточнять, что-то дописывать и даже вычёркивать, как вредное и ненужное, потому как теперь он читал настоящие, подлинные документы, обрушившие в его голове многое.

Времени переписать набело не было, так что в тексте внешне царил сумбур. Поэтому, составляя оглавление, Саша писал название темы, номер листа и обведённого красным карандашом пункта. Древняя система, широко известная задолго до перекрёстных ссылок.

Два конверта: один, адресованный лично ей, второй – Майе, открытый, но предназначавшийся для военкомата города Астрахани и со штампом почтамта в Бресте. Конечно, она не удержалась и заглянула внутрь.

Извещение. Капитан (зачёркнуто), сверху знакомой рукой надписано: майор и номер приказа, Ненашев Максим Дмитриевич, уроженец такой-то области, такой-то деревни, в бою за социалистическую Родину, верный воинской присяге был подло убит вечером 21 июня 1941 года. Настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о пенсии[236]. Да, как скоропостижно женился, так скоропостижно и развёлся. Она лишь сокрушённо покачала головой.

Теперь письмо ей. После первых строк она чуть не выронила листки. Нет, этого не может быть! Роман «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» Полина читала, но чтобы так? Как смешно! Её рассудок отказывался верить, но интуиция? И девушка же его видела, и мало того, была влюблена. И этот пожилой красноармеец тоже видел Ненашева, мало того, он ему верил.

Полина позвала мужа и попросила Фёдора:

– Расскажите о майоре.

Тот рассказал, что видел. Тем более Ненашев его специально просил ничего не скрывать. Ни хорошего, ни худого. Через пару часов, ответив на все вопросы или по собственному разумению промолчав, он засобирался.

– Спасибо вам. Куда вы теперь?

– Какая разница. – Фёдор решил всё же заехать домой, попрощаться и вернуться в дивизию. Где искать свой сапёрный батальон и капитана Манова, неизвестно, большинство друзей, скорее всего, уже на небесах.

Будучи ещё капитаном, Ненашев привёл его в палатку и откровенно рассказал, что случится, если нагрянет беда. Но если он не поедет в Москву, то беда станет ещё более жуткой.

– Прощайте, вряд ли мы когда-нибудь свидимся.

– А может?… – Полина мысленно перебирала варианты, как оставить гостя в столице.

– Максим Дмитриевич сказал, что тогда себя сами подведёте. А в Москве мне делать нечего, и… берегите, пожалуйста, девушку. – Старый казак подхватил заметно потощавший сидор и решительно вышел из квартиры, выполнив данное обещание. Никто в Москве его больше не видел, и неизвестно, как сложилась судьба этого настоящего человека.

– А что! Правильный человек этот Ненашев, надо так везде людей готовить…

У Полины жутко разболелась голова, так, что даже потёрла виски.

– Погоди, мне надо побыть одной!

В конце письма шли давно знакомые, но почему-то забытые слова. Ошибкой считать задачу разведки выполненной, даже если она добыла, обработала и донесла до руководства информацию. Она должна бороться с любой попыткой её игнорировать. Требуется величайшее гражданское мужество, ибо нет ничего легче, как затем говорить о том, что я, мол, вам об этом писал, а вы меня не послушали[237].