Читать книгу "Невеста Субботы - Екатерина Коути"

«Черный бархат, одна штука».

Иветт вписала мою сестру в накладную, пометила как вещь. Тетя не успела бы показать записку своему агенту: пока Иветт отсутствовала, бумажка была у меня. Но ничего не мешало ей науськать Габриэля на Дезире. Это ведь с ним она встречалась в ту ночь. Может, сама провела его в дом, а потом они повздорили, и подельник нанес ей смертельный удар. Но про Дезире он знает. Не зря он кружил у дома, когда она шла на свидание к Марселю. Выжидал, вынюхивал. Если я не доберусь до нее первой, то доберется Габриэль.

Сжимаю кулаки, разглядывая костяшки — единственное место, где моя кожа бывает по-настоящему белой, — и даю клятву всем богам Старого и Нового Света, что Габриэль сдохнет прежде, чем сможет продать Дезире. Ее или кого-либо еще.

Мистера Эверетта нахожу в холле, где он о чем-то говорит с Олимпией. Кузина одета в привычный траурный наряд вместо дорожного платья, но по саквояжу у ее ног я догадываюсь, что Олимпия собралась в путь. А безмятежное выражение лица свидетельствует о том, что Джулиан ничего не объяснил ей про материну профессию. Пожалуй, он прав. Не стоит отправлять ее в Индию с таким напутствием.

— Олимпия, ты не знаешь, куда подевалась Дезире? — с лестничного пролета кричу я.

— Знаю, — равнодушно отзывается кузина. — Уехала в церковь.

— В церковь?!

Это последнее, что пришло бы мне на ум. Неужели я волновалась понапрасну?

— Ну да. Я слышала, как они шушукались с Мари, пока вы с мсье Эвереттом разговаривали наверху. Дезире плакалась у нее на груди, бормотала, что совершила какой-то тяжкий грех. А Мари отвечала, что ей срочно нужно на исповедь. Ну, это же Мари! Другого совета от нее не дождешься!

Олимпия вздыхает и закатывает глаза, как всегда, когда перечисляет причуды святоши-сестры. Тут бы мне и успокоиться, ведь Мари мухи не обидит, но комок тревоги разбухает в груди.

— Как давно уехала Дезире?

— Часа четыре назад. Вместе с Мари и укатила. Та обещалась подвезти ее в церковь по дороге на вокзал Виктория.

— А я и забыла, что Мари сегодня уезжает в Льеж!

— Я предлагала ей попрощаться с тобой, но она сказала, что в том нет нужды. Все равно вы еще встретитесь. Надо полагать, на небесах, — фыркает Олимпия. — Да и Дезире торопилась на исповедь… Флоранс, что-то не так?

— Пока что не знаю.

В кебе вместе с Мари и уж тем более в церкви Дезире будет в безопасности. Не нападет же на нее Габриэль в людном месте и среди бела дня! Но четыре часа — долгий срок. Она могла покинуть убежище, а в Лондоне полно закоулков и подворотен.

— Едем на Лейстер-сквер! — кричу я Джулиану и бросаюсь ловить кеб.

В церковь влетаю черным шуршащим вихрем. Пока мой спутник преклоняет колено и мочит лоб освященной водой, я успеваю бегло оглядеться, быстрым шагом пройтись по нефу и, задрав голову, осмотреть хоры.

В церкви витают запахи ладана и топленого воска, но обедня уже закончилась, а молящиеся разошлись по домам. Это единственное место, где Дезире была бы в безопасности. Но здесь ее тоже нет.

Комок тревоги разросся так, что застревает в горле. Несколько раз я беззвучно открываю рот, прежде чем заговорить со священником, который стоит у пюпитра и неторопливо листает миссал[56].

— Monsieur le curé![57]

От громкого возгласа отец Шарль Фавр едва не роняет книгу и спешит ко мне, дабы напомнить, что апостол запретил женам говорить в церкви. И уж тем более криком кричать.

— Пожалуйста, вы должны мне помочь! — тараторю я, упреждая выволочку. — Пропала моя сестра, Дезире Фариваль! Вы ведь ее знаете?

— Конечно, знаю. Утром она была здесь. Еще до обедни. Она казалась чрезвычайно взволнованной и сразу попросила об исповеди.

— Она вам исповедалась? Что она говорила?

— Какой нелепый вопрос! Вам отлично известно, что я не вправе разглашать тайну исповеди.

— Это крайне важно, — вмешивается подошедший Джулиан. — Исчезновение Дезире может быть связано с убийством мадам Ланжерон.

Отец Шарль складывает ладони домиком и качает головой.

— Она исповедалась в прелюбодеянии? — наседаю я. — Или говорила что-то еще?

— Этого я вам открыть не могу, — обрубает священник, но смотрит на Джулиана глаза в глаза. — Зато скажу другое. Прелюбодеяние — это такой грех, который не совершается в одиночку. Подобный акт должен повлечь за собой не одну исповедь, а две.

На покатых скулах Джулиана проступают багровые пятна.

— И чем скорее, тем лучше. Никто не знает, когда его призовет Господь. И горе тому, чья душа в этот миг отягощена смертным грехом!

Видя, что Джулиан готов попроситься в исповедальню, я сердито дергаю его за рукав — не до того сейчас! Нужно найти Дезире, но где же ее искать? Мое смятение не оставляет священника равнодушным. Он проводит пальцем по белому воротничку, словно колеблется, продолжать ли дальше, но все же говорит:

— То, что я вам сейчас открою, не было услышано мною на исповеди, посему ничто не мешает мне поделиться этими сведениями. Дезире забрал с собой ее приятель.

— Марсель Дежарден?! — вырывается у меня.

— Нет, не он. Но так или иначе, она покинула церковь в сопровождении мужчины, — заявляет священник неодобрительно.

— Почему тогда вы решили, что это был ее знакомый?

— После исповеди я наложил на нее епитимью и отправил читать молитвы, сам же пошел готовиться к обедне. Около получаса спустя я выглянул из ризницы и увидел, что над Дезире склоняется мужчина. Она воскликнула: «Боже, это вы!» — а потом они начали шептаться. Я собирался подойти и сделать им замечание, потому что шептались они о чем-то праздном, о мирском. Судя по тому, что мужчина положил руку ей на грудь! Но за моей спиной Эмиль уронил чашу, и мне пришлось отвлечься, чтобы надрать негоднику уши. А когда я вернулся, их обоих уже след простыл. Не сомневаюсь, что ушли они вместе.

— Вы знаете этого мужчину? — уточняет Джулиан.

— Видел несколько раз. Среди прихожан он не числится, но человека с такой внешностью трудно забыть. Хотя Господу, конечно, нет дела до телесного несовершенства, — спохватившись, добавляет священник.

— У него шрамы на лице и он носит темные очки?

— Ну вот, вы его тоже знаете! Стало быть, мсье Габриэль — ваш общий друг, как я и предполагал.

Джулиан предупредительно выставляет вперед руку, на случай, если я лишусь чувств, но мне сейчас не до обмороков. Нервы закаменели, тело превратилось в хитиновый покров. Так просто с ног меня не сбить. Догадка посверкивает на окоеме сознания, вспыхивает и гаснет, как светлячок — протянешь руку, а схватишь воздух.