Читать книгу "Давай займемся любовью - Анатолий Тосс"

Мне показалось, что я говорю сбивчиво, недостаточно ясно, недостаточно отчетливо. А мне нужно было, чтобы она услышала меня, поняла.

– Понимаешь, для всех счастье разное понятие. Для кого-то оно определяется материальным, ну, понятно, деньгами, машинами, шубами, бриллиантами. Для кого-то, например, отдыхом на пляже, спокойной, безмятежной жизнью. Для кого-то путешествиями. Для кого-то женщинами. Для кого-то властью или, скажем, большой должностью, кабинетом, обилием подчиненных. Есть, конечно, и такие, для кого счастье определяется творчеством, хотя их намного меньше. Иными словами, у всех по-разному.

Я выдержал паузу, задумался. Наверное, впервые в жизни я проговаривал вслух, облекал в слова то, что чувствовал последние более-менее взрослые годы.

– Нет, я не против денег, женщин или путешествий. Да и другим жизненным искусам я тоже не чужд. Жизнь во всем ее разнообразии радует меня. Но чтобы быть счастливым… – Я покачал головой, но Таня не заметила, не могла заметить. – Наверное, настоящее, истинное счастье для меня заключается только в достижении. Даже не важно, достигнешь или нет. Конечно, если достиг, то это приятно, можно какое-то время порадоваться, попраздновать успех. Ну, а потом лучше всего про него забыть и начать сначала, с нуля. В другом месте, с другой идеей. Потому что обладание скучно и быстро приедается, а процесс достижения возбуждает постоянно. А все оттого, что в основе обладания статика, а в основе достижения – динамика. Знаешь, кто-то сказал: «Процесс – все, цель – ничто». А покой, даже самый уютный, самый желанный, тот, какой может дать только женщина, такой покой приводит к остановке, а значит, к потере, к прекращению, к окончанию.

– К прекращению чего? – спросила Таня.

– К прекращению меня, такого, каким я себя ощущаю, каким понимаю.

Я все-таки не удержался и поцеловал ее в шею, вернее, не поцеловал, а пробежался, скользнул губами. Она смешно приподняла плечико, прижала к шее, как бы поежилась немного, словно от щекотки.

– Знаешь, я читал как-то… Там, на Западе, всякие лотереи проводятся, не как у нас «Спортлото», а по-настоящему, люди порой выигрывают кучу денег, миллионы. Единицы, конечно, но бывает, для того и лотерея. В общем, я статью одну читал, там прослеживали жизнь тех счастливчиков, которые выигрывали большие деньги. И выяснилось, что почти у всех жизнь рушилась и практически заканчивалась. В прямом смысле. Семьи ломались, супружеские пары расходились, дети ссорились с родителями, люди впадали в депрессию, становились наркоманами, умирали, кончали с собой. А знаешь почему?

– Деньги – зло? – предположила Таня.

– Нет, не в деньгах даже дело. Дело в поломанной структуре жизни. Раньше люди стремились к чему-то – воспитать детей, получать более высокую зарплату, купить машину, поехать в отпуск следующим летом, ну, и так далее. А тут все само произошло, и больше ни к чему стремиться не надо. Все цели достигнуты. И что делать? Чем и как дальше жить? Вот все и рушилось. Выживали только те, кто не менял привычного порядка жизни. Если, скажем, столяр продолжал после халявных миллионов работать столяром, жить в том же доме, где и жил, так же строго, как и раньше, воспитывать детей, то его жизнь и жизнь его семьи продолжалась. А все остальные, кто не смог противостоять, те, как правило, погибали.

– А как же богатые люди? С рождения богатые? Они тоже все в постоянной депрессии?

– Нет, они много поколений закалялись деньгами. Они приучены не прекращать движение. Например, в британских аристократических семьях проповедуют самое строгое воспитание, полное физических нагрузок, ну, и всяких других ограничений. Спорт до потери пульса, тяжелая работа, дисциплина, чем богаче и родовитее семья, чем жестче они воспитывают детей. Чем богаче и престижнее школа, тем больше в ней аскетизма. Это известно. Кстати, во время Второй мировой войны многие летчики в британских ВВС были детьми из аристократических семей. Ну, и большинство из них погибли. И родители не пытались их спасти, отмазать, уберечь от армии. Почитай Ивлина Во, да и других.

– А при чем тут женщины? – задала Таня неожиданный вопрос. Я и позабыл уже, что все началось с женщины и что женщиной все должно и закончиться.

– А женщины приземленны. Они предназначены для того, чтобы заботиться о земных надобностях, о семье, о деньгах, о ежедневном быте. Как у нас в школе говорили, женщина – хранительница очага. Потому они не могут летать, они должны твердо ходить по земле, природа у них такая. И по своей природе они пытаются всех тех, кто рядом, тоже притянуть к земле. Уложить в постель, окружить уютом, опутать всем, чем могут – любовью, заботой, вкусными обедами, чистым бельем, сексом, – главное, чтобы все вокруг них было предопределено, стабильно, запрограммировано. А стабильность означает статику, и движение заканчивается. Помнишь, что Андрей Болконский говорил Пьеру Безухову? – Таня лишь чуть покачала головой. – «Не женитесь никогда, молодой человек», – говорил Андрей Болконский. Потому что и Толстой, и все остальные великие понимали, что женщина и есть абсолютное земное зло.

Тут она засмеялась. Но я для того и сказал, чтобы она засмеялась. Я снова прошелся губами по ее шее.

– Сама подумай, Ева съела яблоко, которое есть было нельзя. Ее предупреждали, что нельзя. А она из одного только любопытства, ну и общей дурости не послушалась и съела. Из-за этого все беды и обрушились на людское племя. Но и не только Ева. У всех народов, во всех религиях и преданиях есть аналогичная история про то, как женщина губит мир. В греческой мифологии, например. Знаешь, что такое «ящик Пандоры»?

Таня снова качнула головкой, и получилась, что теперь ее шея сама потерлась о мои губы.

– Пандора, как и Ева, первая женщина на земле. Она находит такой сундук, который открывать запрещено. Потому что в сундуке запрятаны все беды: смерть, болезни, наводнения, землетрясения, ну и прочее, подобное. Но она не выдерживает, потому что по природе своей не может выдержать, и все-таки открывает ящик. Вот мы и стали бренными, не вечными, хрупкими, со всеми нашими проблемами, заботами. Да и к тому же еще оказались в этом паршивом месте, в это паршивое время.

Теперь я засмеялся и оттого отвлекся на секунду. Таня все же ухитрилась, вывернулась, повернула ко мне голову, быстро поцеловала в губы и сразу, еще до того, как я успел ответить, отвернулась снова.

– Ты все-таки такой странный, – через минуту молчания подтвердила свой вывод Таня. – Я таких, как ты, и не встречала никогда. И говоришь необычно, порой запутанно, сразу и не поймешь, к чему ведешь. – Она вздохнула. – Знаешь, у меня наоборот, все обыкновенно было в жизни, просто. Я вообще обычная, да и люди меня всегда окружали обычные. Мой отец в армии служил, да и сейчас служит, его почти никогда не было дома, я и не знаю его как следует. Мать отдала меня в гимнастику в пять лет. Тренеры сказали, что у меня способности, вот я там почти целый день и проводила. Мать даже рада была, что меня дома нет, мне кажется, она никогда отца не любила, так, жила как жила, по привычке.

Голос ее лился тихо, размеренно, почти без выражения, лишь одна печаль наполняла его, но не острая, не болезненная, а тоже тихая, тоже размеренная.