Читать книгу "Изумительное буйство цвета - Клэр Морралл"

Они зашли во время обеденного перерыва у Сьюзи в банке, и ей нужно возвращаться. Она прощается и направляется к двери. Подожди, хочется выкрикнуть мне. Можно мне взять малыша, если ты опять беременна?

Но я этого не делаю.

Про Дину Джейка я тоже не расспрашиваю. Они тогда не чувствовали, что врут, они просто запутались.

— Сама себе я не кажусь взрослой, — говорю я как-то Джейн. — Не ощущаю собственной значимости.

— И как ты полагаешь, что делает людей взрослыми?

— Не знаю.

— Тогда, может быть, это не так и важно.

…Пробуждаюсь от сна под действием лекарств и вижу отца, сидящего рядом. Он не принес ничего почитать, но просто сидит, и это так невероятно, потому что не видно этих снующих пальцев, раскачивающихся ног, нет той неустанной, требующей выхода энергии. Он выглядит сейчас так же, как на похоронах: одиноким, старым, съежившимся. Он счастлив? От чего зависит его счастье? Что хотел он от жизни для себя самого? Даже картины не составляют смысла его жизни: делает ли он в них дыры, сгорают ли они — не это главное. Он пишет их снова и снова. Любит ли он нас, своих сыновей и меня?

Я раздумываю над тем, мучает ли его чувство вины из-за того, что Мартин умер, а он нет. Возможно, он вспоминает, как падает его самолет, как гибнет его экипаж. В нем появилась печаль, которой не было раньше.

Он сам вырастил нас — принял на себя ответственность, хотя возможности выбора и не было. Когда я прихожу домой, он всегда мне рад, так же как и я всегда рада видеть его. Это и есть его награда?

Заметив, что я проснулась, он пошевелился. Он улыбается, садится прямо и заводит разговор. Он такой же, как всегда, живой, бурный, утомительный.

— Знаю, нужно было рассказать тебе о Дине, — говорит он сразу, нарушив тишину, как будто перед этим мы обсуждали именно ее, — но когда появилась ты, это было как второй данный нам шанс. Ты была необыкновенной, ты дала мне ощущение смысла.

…Я видела, как умирала мама. Иногда, лежа без сна в тишине палаты, я мысленно к этому возвращаюсь. Мне кажется, что я могу вновь все это увидеть. Яркие цвета ее юбки, ее резкий крик, мой крик. Но я не уверена, могу ли я вспомнить то чувство. Вновь к этому возвращаясь, прокручивая все в голове, останавливая образ, я пытаюсь вновь ощутить тот ужас, но так и не могу. Уверена, что он все там, прячется где-то внутри меня. Хочу найти его, потому что это помогло бы мне во многом разобраться. Хочу поймать свое последнее воспоминание о матери и вставить его в рамку. Это та ее единственная частичка, которая у меня от нее осталась.

Когда я не плачу о Мартине, я начинаю плакать о себе, о маленьком ребенке в горах Австрии, который смотрел, как умирала его мать.

Со мной Джеймс. Он всегда со мной. Иногда он разговаривает, иногда читает, иногда просто сидит. Когда физически он не со мной, он в моей голове. Я складываю для него одеяла, расставляю цветы, но он все же находит, что поправить. Все мои книги должны смотреть в одну и ту же сторону, подушки он тоже хочет поправить. Он старается казаться легкомысленным. В один прекрасный день он приносит крошечного заводного лягушонка, и мы смотрим, как тот кружится по поверхности моего кувшинчика с водой. Девяносто пять процентов успеха. Но когда он приходит вновь, я откладываю лягушонка подальше. Я-то понимаю, что он его раздражает.

Джеймс изменился. Боюсь, что он любит меня как ребенка, любит потому, что за мной нужно присматривать, а когда я вырасту, он может оказаться лишним.

Приходит письмо от «Смита, Хоррокса и Смита», адвокатов. От того самого Питера Смита, что оставил запись на автоответчике. Нужно ему было сначала написать, тогда он смог бы быстрее во всем разобраться, хотя, возможно, я все равно выбросила бы письмо, не распечатав. Бабушка и дедушка оставили мне свой дом в Лайм-Риджисе. Я растрогана. Посторонние люди не тронут их пыли, не сметут ее, не изменят все на современный лад.

— А как же Маргарет? — говорю я Джеймсу. — Разве не должны они были оставить дом ей?

— В завещании названо твое имя. Маргарет там не упоминается.

— Она не звонила им, и я в этом не сомневаюсь. Это была очередная ложь.

Джеймс пожимает плечами:

— Разве это так важно? Они хотели, чтобы дом был твоим.

Многих и многих вещей мы не знаем. Думаем, что знаем, но ошибаемся. Нам кажется, что мы что-то помним, но воспоминаниям нельзя доверять.

— Не переехать ли нам туда насовсем? — говорит Джеймс.

— Не знаю, — говорю я, подумав о наших отдельных квартирах. Разве важно, что вы живете друг с другом по соседству? Доктор Кросс сказала, что нужно устанавливать свои собственные правила. — Можно просто ездить туда в отпуск.

Кажется, он доволен. Он не хочет утратить атмосферу голой пустоты, которая присуща его квартире.

— Хорошая мысль.

— Тогда мы сможем устраивать отпуск, как только захотим, и не нужно будет никуда лететь на самолете. — Он улыбается. — Как только меня выпустят из тюрьмы.

Джеймс сразу перестает улыбаться.

— Не говори так.

— Но это вполне может случиться. — Хочу, чтобы он был к этому готов.

— Не будем беспокоиться раньше времени. Не сейчас.

И мы погружаемся в свою любимую тишину.

— Знаешь, я был у доктора Кросс, — говорит он очень быстро. — Она записала меня на прием к консультанту. Правда, там очень длинный список, придется подождать.

Я открываю было рот, чтобы расспросить его, но вовремя спохватываюсь. Мне хочется узнать, что он говорил, как все проходило, нравится ли она ему. Но я вижу, что он не сможет всего мне рассказать. Он — мужчина, который не может ужиться с ярким разноцветным ковром.

— Как ты думаешь, попытаться мне разыскать моего настоящего отца? — спрашиваю я его как-то раз.

Он внимательно смотрит на меня. Он очень осторожен.

— А ты как думаешь?

— Может, да, а может — нет.

— Что ж, все может быть. Посмотрим.

Итак, буду ли я возвращаться к прошлому? Возможно, что да. Должны же найтись люди, которые помнят тех хиппи, что ездили в розовом фургончике. У меня возникает ощущение, что в конечном итоге я стараюсь поймать сама себя; после всех этих снов, в которых я бегу по пустым комнатам за своей собственной ускользающей юбкой, после этих блужданий по кругу, после всех моих путешествий по кольцевому маршруту на автобусе номер 11.

— Джеймс…

Он ждет. Он знает, что я хочу сказать.

Я больше так не могу.

Один из нас должен это сказать.

— Мы не сможем иметь детей, — говорит он.

— Да, — говорю я, понизив голос. — У нас нет будущего.

— Мы сможем сделать что-то другое.