Читать книгу "С кем бы побегать - Давид Гроссман"

— Будь другом, — прохрипел он, — если она спит, не говори, что я уходил. Не говори ей, не говори…

Асаф подумал. Верность Тамар против желания Шая не разочаровывать ее.

— О'кей, только это первый и последний побег.

Шай поелозил пальцами по его шее, что, очевидно, означало «да». Асаф свалил его на матрас, уложил длинные, тощие конечности, словно приводя в порядок тряпичную куклу. Тамар услышала, как они возятся, и проснулась. Открыла глаза, с наслаждением потянулась, забывшись на секунду.

— Ух, сколько я проспала… Эй, а ты чего там стоишь?

Асаф молчал. Шай умоляюще посмотрел на него.

— Да так, размяться захотелось.

Тамар улыбнулась ему чудесной утренней улыбкой. Шай со своего места благодарно заморгал. В его затуманенных глазах промелькнула искра живого, чистого чувства, и Асаф улыбнулся в ответ. Тамар увидела этот обмен взглядами, закрыла глаза и подумала, что, может быть, все еще образуется.

Начавшийся новый день оказался чуть полегче. Шай страдал уже не так сильно, хотя часами навязчиво искал наркотик в матрасе, в щелях каменных стен. Он был уверен, что вчера видел потерявшуюся дозу, собственными глазами видел, да только никак не может припомнить, где именно. Асаф и Тамар давно уже прекратили отвечать на его однообразные вопросы. Они массировали ему ноги, чтобы облегчить боль и усилить кровообращение, каждый час заставляли делать несколько глотков воды, иногда Асафу приходилось силой удерживать Шая, пока Тамар капала ему в рот из детской бутылочки, и тогда Шай напоминал истощенного птенца-переростка. И когда глаза Тамар встречались с глазами Асафа, она понимала, что он сейчас видит ту же картину, что и она сама, может, и думает в таких же словах. И Тамар с удивлением вспоминала свои мысли о том, что в ее душе не хватает той детальки, которая отвечает за связь с другим человеком. А что, если и эта аксиома требует проверки? — неуверенно думала она.

Внизу, на дне низины, вился крошечный ручеек. Собрав грязные простыни и одежду, Тамар отправилась к ручью. Полоща тряпье, она размышляла, что с тех пор, как очутилась в общежитии Пейсаха, ей почти не приходилось оставаться наедине с собой. Это было одно из самых тяжелых испытаний для нее в том страшном месте, поскольку она всегда, с самого раннего детства, нуждалась в одиночестве — хотя бы час или два в день. И сейчас Тамар немного растерялась: после появления Асафа у нее появилась возможность побаловать себя вот таким недолгим «отпуском», немножко побродить по руслу, подышать в одиночестве, но почему-то никакой потребности в этом она более не ощущала. Тамар поплескалась в ручье, как ребенок радуясь брызгам.

Друзья поят его водой,

Как чистый ключ в жару и зной…

Она развесила одежду сушиться на кусте возле пещеры.

Как чистый ключ в жару и зной,

Вот почему влюбле…

Тут она умолкла, улыбнувшись своей глупости и пафосу, отпустила в свой адрес несколько едких замечаний, — словом, привела себя в чувство и напомнила, что к чему. Вот только взгляд ее почему-то будто приклеился к рубашке Асафа, покачивавшейся рядом с ее джинсовым комбинезоном.

Себе и Шаю она припасла сменную одежду, но у Асафа, разумеется, ничего с собой не было, а потому Тамар выделила ему то немногое из вещичек брата, что налезло на Асафа. А позже, когда испачкалась и эта одежда, он надел ее широкую свободную футболку — из тех, что она планировала использовать в качестве «рабочих халатов». Осталось с тех пор, когда она была жиртрестом, сказала Тамар, и Асаф ответил, что не верит в это. И она рассмеялась:

— Погоди, вот увидишь на фотке — я была как слониха!

И Асаф дико обрадовался этому намеку на общее будущее.

Тамар достала из рюкзака зубную щетку, и Асаф растерянно посмотрел на нее.

— Возьми мою, — сказала она, почистив зубы.

И Асаф (да, да, если бы мама узнала, то наверняка грохнулась бы в обморок) как ни в чем не бывало почистил зубы ее щеткой.

Рвота у Шая прекратилась вместе с судорожными зевками. Правда, открылся понос, и это тоже оказалось нелегким испытанием. И они его выдержали вместе, вдвоем, а в общем-то, втроем. Шай потихоньку приходил в себя, и к нему возвращался стыд, сопровождаемый удивлением: кто такой этот Асаф и что он тут делает? И Тамар просто ответила ему, что он их друг.

Но когда Асаф сказал, что ему нужно выбраться в город на часок-другой, у нее сделался такой несчастный вид, что он чуть было не отказался от этой идеи.

— Ничего-ничего, иди, — сказала Тамар, явно смирившись с тем, что он не вернется.

Она села к нему спиной, злясь на себя за то, что поддалась соблазну поверить в него. Асаф объяснил, зачем ему нужно в город, стараясь говорить как можно спокойнее, но он чувствовал, что Тамар уже воздвигла между ними стену. Он не знал, как ее успокоить. Да и как она вообще может в нем сомневаться после этой ночи? В сердитом отчаянии он смотрел на нее и почти видел, как прежние комплексы крысиной стаей пробираются в ее голову. Одно он знал твердо: словами ее никогда ни в чем не убедить.

Когда он вышел из пещеры, она встала и поблагодарила его за все то, что он для нее сделал. Ее вежливость была почти оскорбительной. Он простился и с Шаем, а главное — с Динкой, которая встревоженно суетилась. Собака побежала за ним, потом вернулась к Тамар, затем опять за ним, и опять вернулась — Динка словно пыталась связать рвущуюся нить. Прилично уже отойдя от пещеры, он резко обернулся, услышав — или ему только показалось? — как Тамар тихо зовет его по имени. Он кинулся назад, навстречу ей, подхваченный волной болезненного возбуждения. Тамар поразилась захлестнувшим ее чувствам, когда увидела, как он мчится к ней.

— Да, ты что-то хотела? — спросил Асаф, задыхаясь.

— Ты чего вернулся? — удивилась она.

— Но ты ведь позвала… и еще я забыл отдать тебе письмо Леи.

— Письмо Леи?

— Она дала мне для тебя письмо, но ты меня треснула дубиной, а потом все это закрутилось с Шаем, и я забыл.

Асаф протянул Тамар письмо. Они стояли рядом, отчужденные и раздираемые чувствами. Она комкала в руках конверт. Он смотрел, как на ее шее бьется голубая жилка, он едва сдерживался, чтобы не коснуться этой жилки пальцем, погладить, успокоить. И только через минуту догадался спросить, зачем она его, собственно, позвала.

— Зачем? — удивилась Тамар. — Ах да, погоди. Вот, послушай…

Она спросила, готов ли он сделать для нее еще одно доброе дело, последнее дело, колоссально важное дело. Асаф в отчаянии развел руками и даже топнул ногой: ну почему последнее, почему? Но вслух ничего не сказал, взял листок с номером телефона, выслушал многочисленные указания и вопрос, который он должен задать. По правде говоря, задание показалось ему слишком тяжелым. Тамар тоже это понимала:

— Конечно, я должна сама с ними поговорить… но как? Отсюда?