Читать книгу "Дни - Джеймс Лавгроув"

Пистолет.

Кто же носит пистолет в «Днях», кроме…?

О боже правый.

О господи, да что же она натворила?

Линда медленно опускает руку с баллончиком. Она понимает: нужно что-то сказать, но что скажешь оперативнику охраны, которого ты только что по ошибке обработала слезоточивой жидкостью? Обычное «Извините!» тут вряд ли прозвучит уместно.

Призрака одолел приступ яростного чиханья. Когда у него потекло из носа, Линда вынимает из сумочки свой штопанный-перештопанный носовой платок и протягивает ему. Сообразив, что он ничего не видит, она подносит его руку к платку. Он колеблется, но потом берет платок и сморкается.

– Теперь лучше?

– Кислота? – спрашивает он хриплым голосом, обводя пальцем вокруг лица, которое сейчас напоминает рожицу ревущего младенца, – оно такое же сморщенное, красное и мокрое. Его распухшие глаза похожи на две лопнувшие сливы, залитые собственным соком.

– М-м, нет. Экстракт перца-халапеньо.

– Благодарю. – Он снова чихает.

Гордон, распростертый на полу, издает стон.

– Это мой муж. – Линда спохватывается, что показывает рукой на Гордона, понимая всю бесполезность этого жеста. – Я думала, вы хотели его убить. Поэтому и… ну, сами знаете. – Она смущенно покашливает. – Пожалуй, нужно проверить, как там он.

– Отличная мысль.

Ну хоть что-то же она должна сказать в свое оправдание.

– Мне и в голову не могло прийти…

Но Призраку неинтересно ее слушать.

– Оставайтесь на месте. Скоро прибудет кто-нибудь из сотрудников арестовать вас. За оказание помех оперативнику охраны в ходе выполнения им своего долга.

Линда выслушивает эту информацию, стоически кивает и опускается на колени рядом с мужем.

14.20

Фрэнк выкашливает в платок комок огненной мокроты. Кашлянуть, чтобы активировать связь с «Глазом», – как прополоскать горло битым стеклом.

– «Глаз»?

– Мистер Хаббл, с вами все в порядке?

– Да, если так можно сказать о человеке, которому только что прыснули прямо в лицо перцовым спреем. – Фрэнк прикладывает к глазам сухой кончик платка.

– У нее был при себе перцовый спрей?

– Не думаю, что она случайно нашла его тут поблизости, «Глаз».

– Ладно, не волнуйтесь. Мы кого-нибудь пришлем на место происшествия. Разумеется, если вы сами не собираетесь произвести задержание.

– Мне другую рыбку нужно ловить! Где сейчас нарушитель?

– М-м, боюсь, я его потерял из виду. Мистер Блум был больше озабочен тем, что с вами происходит.

– Мистер Блум?

– Да, он здесь, рядом со мной. Хотите с ним поговорить?

– Нет времени. Может быть, позже. Сейчас я собираюсь догонять нарушителя.

– Оставьте его нам, мистер Хаббл. Мы с ним справимся.

– Я не дам ему так просто уйти. Куда он пошел?

– Ну, когда я последний раз его видел, он направлялся на север. Я поручу это задание другому оперативнику.

– Не надо, – говорит Фрэнк, пряча пистолет. – Я сам его поймаю. Этот парень доставил мне массу неприятностей, и будет только справедливо, если его схвачу именно я.

– Но вы же не видите, куда идти. Хрень, которой вас обрызгала та женщина…

– Я знаю этот магазин, как собственную ладонь. Даже вслепую могу добраться куда угодно. Но я не буду действовать вслепую. Вы, «Глаз», станете моими глазами.

14.20

Линда поднимает очки Гордона, без которых он всегда выглядит таким озадаченным и по-детски растерянным, и мягким движением водворяет их ему на переносицу, заводя дужки оправы за уши. Потом она осматривает часы с херувимами. Стеклянное покрытие треснуло надвое, часовой механизм остановился, стрелки замерли на восемнадцати минутах третьего. Линда испускает вздох – и по часам, и по себе самой.

Величайший день ее жизни.

Он был бы таким, если бы…

Если бы что? Если бы Гордон посторонился, дал Призраку промчаться? Но она не в силах винить его в этом.

Если бы она не купила у таксиста перцовую жидкость? Возможно. Но, даже не будь при ней баллончика, она все равно напала бы на Призрака. Она же искренне полагала, что этот человек собирается всадить пулю в голову Гордона. А какая жена в подобных обстоятельствах не бросилась бы защищать мужа?

Именно так она и скажет тому, кто придет ее арестовывать, хотя она и сомневается, что это поможет делу. Факт остается фактом: она напала на сотрудника «Дней», и за это их с Гордоном лишат счета в магазине. Навсегда изгонят отсюда… И все же Линде это почему-то безразлично. Ей безразлично, что придется как-то объяснять Марджи, Пэт и Белле, почему они с Гордоном больше никогда не отправятся в «Дни» (может, она и сочинит какую-нибудь небылицу, а может, нет). Ей безразлично, что им с Гордоном, вероятно, придется переехать на другую улицу, в другое предместье, даже в другой город, чтобы избавиться от многозначительных взглядов и недобрых намеков и замечаний со стороны всяких знакомых и соседей. Все это не имеет никакого значения. Единственное, что имеет значение, – это мужчина, лежащий перед ней на полу, мужчина в очках, с соломенными волосами и детским лицом, мужчина, который пришел ей на помощь в «Музыкальных инструментах Третьего мира», появился как раз в тот миг, когда она нуждалась в нем, и который, в свой черед, только что нуждался в ее защите и эту защиту получал.

Гордон снова издает стон и шевелится. Он открывает глаза, моргает и смотрит на нее. Сфокусировав взгляд на ее лице, улыбается.

– Значит, я не умер? – каркающим голосом спрашивает он.

– Еще нет, – отвечает Линда. – Но как только мы вернемся домой, я тебя убью.

Ему требуется секунда или две, чтобы понять: это шутка.

37

Христос на Кресте: во время распятия на Кресте Христос заговаривал семь раз

14.24

Боли нет.

Вначале это простая констатация факта. Несмотря на то, что в брюшной полости Эдгара дыра величиной с теннисный мяч, все, что он чувствует, – это жуткий, неестественный холод, морозное жжение, какое бывает от соприкосновения со льдом. Его дыхание стеснено, но – чудо из чудес – боли нет.

Боли нет. И, продолжая толкать тележку из «Часов» в «Канцелярские принадлежности», из «Канцелярских принадлежностей» в «Газеты и периодические издания», чувствуя, как покалывающий остриями иголок холод поднимается выше, в грудь, Эдгар старается не думать о том ущербе, который нанесен его телу, о том, какая его часть погублена безвозвратно. Он старается не обращать внимания на темное пятно, выступившее на его поясе брюк и стекающее вниз, к паху. И самое главное, он старается не обращать внимания на рану, ее кровавые края с налипшими обрывками рубашки, хотя не смотреть очень трудно. Ведь это – он. Это – его растерзанная плоть. А то желто-розовое, что выпирает из раны и поблескивает, – один из его внутренних органов, которых он сам никогда не должен бы видеть.