Читать книгу "Мусульманская Русь - Марик Лернер"

— А какое отношение имеют народники к пейзажам?

— Во-первых, он, когда ездить перестал, переключился на фотопортреты, а людям было приятно, что такой известный человек их снимает. Так что никогда не простаивал без работы. Это уже возраст, — понизив голос, объяснил. — Еще недавно бодро прыгал и виды снимал. Вот с началом Депрессии как совпало, сразу куча болезней и проблем. А во-вторых, я уверен, что где-то видел нашего безвременно усопшего знакомого, а у меня не так много знакомых в Берлине.

— Вот, — вручил мне толстый альбом с фотографиями старик, — ищите.

Мы с Любкой поделили поровну кипу фотографий и стали просматривать, под его неумолкающее журчание о непонимании современной молодежью важности сохранения исторических документов и свидетельств. И во всем он прав, но назвать меня сильно молодым может только такая старая развалина. С другой стороны, я еще о-го-го! Так и лезет иногда наружу детское желание смотреться перед симпатичными барышнями покрасивше. Ничего не могу с собой поделать — мне все кажется, что я только вчера из дома вышел и с горящими от энтузиазма глазами помчался на призывной пункт добровольцем. Прекрасно помню свои мысли и ощущения. Казалось бы, давно поумнеть должен был, ан нет. Разные глупые иллюзии давно испарились, но характер никуда не делся. Все куда-то скачу и что-то надеюсь обнаружить новое и интересное.

— Он? — неуверенно спросила Любка, показывая фотокарточку, где красовались трое еще молодых мужчин. Тот, что посредине, с худым треугольным лицом и прищуренными глазами, очень смахивал на покойника. На обороте дата — 1923 г.

— Это, — мимолетно глянув, заявил Лассе, — достаточно известный камрад. Карл Трехов. Странно, что вы его не узнали. Хотя он не очень любит светиться. Не всегда полезно, когда тебя узнают на улице. В его представлении он — не мускулы, а ум.

— Это как? — не понял я.

— Экономический советник у Леманна. Планирование программы приведения Германии в надлежащий вид и за кулисами налаживание связей с промышленниками. С одних членских взносов любая партия очень быстро останется без денег. Тут главное — палку не перегнуть и договариваться без прямых угроз. Не всегда удобно высшему слою лидеров открыто общаться с Круппами и тому подобной публикой, а этот как раз посредничает. Хорошее происхождение, связи в высшем обществе, и при этом социалистические взгляды. Дикое сочетание, но чего в наше странное время не бывает.

— А больше про него ничего не знаете?

— Вертится что-то в голове, но не дается, — сознался старик. — Раньше я много сплетен знал, теперь почти забыли и не навещают.

— Большое спасибо и за это.

— Может, чаю? — просительно сказал старик. Ему не хотелось оставаться одному, да и гости нечасто бывают.

— Я помогу, — правильно поняв мой взгляд, встала Любка.

Они ушли на кухню, а я вытряхнул из карманов всю мелочь, наскреб почти полсотни марок. Тратить их в Австрии было особо не на что, вот и пригодились. Воровато оглянувшись на дверь, сунул все бумажки во внутренний карман пальто, валявшегося на одном из ящиков. Он нечасто выходит, но кушать тоже что-то надо. Вот и будет на пропитание. Просто так не возьмет ни за что, а жить на пенсию в Германии совсем не просто. Потом найдет и очень удивится. Мозги у старика пока на месте, и вывод, откуда деньги взялись, сделает достаточно легко, но я не сознаюсь. Не в первый раз играем в эти игры.

Sic transit gloria mundi,[49]говорят в таких случаях. Я ведь помню его фотографии с детства: наряду с приключенческими книгами, читаемыми под партой и бурно обсуждаемыми, они шли в медресе на ура. Чужие страны, экзотические места, странные аборигены. Мы мечтали посмотреть мир. Кто как, а я сподобился.

Хотелось бы, чтобы на старости лет и мне кто-то помог не по обязанности, а просто так. Ведь выкинут все это добро после смерти в мусор, и никто не подумает даже в запасник музея спрятать.

* * *

— Я себя чувствую грабителем, — сказала Любка, бдительно осматривая пустую лестницу.

— Тогда уж воровкой, — возразил я, продолжая ковыряться в замке. — Грабеж — это очищение чужих карманов при помощи грубой силы. В темном переулке. А мы собрались заглянуть в чужую квартиру без спроса. И вообще еще неизвестно — найдем ли там что интересное. Так что не уверен, что простое проникновение, без выноса ценностей, а токмо в целях обнаружить сенсацию, попадает под это определение. Есть!

Я толкнул дверь, услышав щелчок повернувшегося запора, и мы быстренько зашли, захлопнув ее за собой.

— А на самом деле я тебя с собой не звал — даже напротив, отговаривал.

— А все репортеры так ловко обращаются с отмычками? — заинтересованно спросила она, игнорируя очень толстый намек.

— Понятия не имею, — чистосердечно сознался. — Курсов домушников для журналистов не кончал. Это тяжкое наследство моего бурного периода взросления. Тогда Каган очень обеспокоился нравственным воспитанием молодого поколения. Вечером на улицу выходить нельзя, читать только предписанное учительским советом, пить нельзя, курить нельзя. Ходить исключительно правильно одетым, согласно указаниям соответствующего отдела образования. Короче, ничего нельзя, а что можно, то с сотней оговорок и подзаконных инструкций. Как он не догадался женщин окончательно запереть и запретить выход на улицу, чтобы не наводили на страшные мысли парней и женатых мужиков, — не представляю. Наверное, просто не успел, очень занят был молитвами. Так наши учителя еще и домой приходили, с проверками. Вот и пришлось научиться обходить разнообразные препятствия. Особенно по части входных дверей. Ночью возвращаешься и проникаешь в дом очень тихо, без стука и звонка. Еще открывание замков, где хранилась запретная литература и заграничные произведения со старых времен.

— Жуткие картинки с голыми женщинами? — понимающе спросила Любка.

— И это тоже, но все больше книги. Тогда запрещали такое, что сегодня смотрится страшным наивом. Главное, немусульманские идеи не должны просочиться в умы подростков. Как раз таким образом они и проникают легче всего. Запретное — всегда страшно привлекательно, а в написанное в газетах мы не верили в принципе. Все знали про цензуру. Как оказалось, не вполне справедливо. Многое было правдой. На Западе тоже нет всеобщего счастья.

Так, осматриваясь, подумал — как и ожидалось, ничего особенного. Квартира слегка пыльная, но посещаемая. Маленькая кухонька, кабинета в наличии не имеется, комната с огромной кроватью и, что изумительно, зеркалами на потолке. Это он, похоже, собой любовался в ответственный момент. А ночью, видимо, еще и свет зажигал.

Кто бы мог подумать, что Лассе такую замечательную наводку даст. Я к нему совсем не за этим заявился, но старый конь борозды не испортит. Хорошее дело — знакомства. Сидели чисто из вежливости, как воспитанные люди, чай с сухариками употребляли, и тут у него и всплыло неожиданно.

Замечательный и всем нужный господин Трехов страдал маленьким недостатком. Он мальчиков любил. Далеко не платоническим образом. То есть это были уже не дети — не педофил какой. Подавай ему мускулистых красавцев с нордическим профилем и томным взором, а не мелкоту несовершеннолетнюю. Беда в том, что закона о мужеложстве никто не отменял, и хотя многие догадывались о его веселых развлечениях, точно этого не знал никто. Он этого не афишировал и, снимая очередного типа на ночь, паспорта не предъявлял. Обходился наличными.