Читать книгу "Паутина - Сара Даймонд"

— Не припомню такого. Никогда не выносила тех офицеров, которые были запанибрата с заключенными. Нам платили, чтоб мы стерегли преступников, а не чесали с ними языками. За болтовню, между прочим, не доплачивали. И кстати — мне пора браться за работу.

— Еще один вопрос. Прошу вас. — По сути, только этот вопрос меня и интересовал. Я хотела подойти к нему осторожно, а теперь пришлось формулировать в спешке. — Говорят, приемный отец регулярно приезжал в тюрьму, чтобы повидаться с ней. Вы его видели? Средних лет, темноволосый, в очках.

— Да мало ли кто там бывал на свиданиях. Спросите у надзирательницы Ребекки. А я вам не помощница.

Я так и подскочила на стуле:

— Она все еще работает у вас?

— Само собой. Патриция Маккензи ее зовут. Сейчас она старший надзиратель крыла С. И как это женщина сносит такую работу? — Еще один вздох мученицы, после чего она предложила — то ли и вправду из желания помочь, то ли мечтая отделаться от меня: — Могу переключить вас на нее. Только и у нее, чтоб вы знали, работы выше крыши.

Патриция Маккензи, по ее словам, действительно была чрезвычайно занята и не располагала временем для разговора, но, узнав, кто я и что мне надо, обещала по возможности уделить минут десять-пятнадцать на следующее утро. Мы договорились, что я позвоню в половине двенадцатого. Записав ее добавочный номер, я повесила трубку.

В тот вечер Карл вернулся домой в половине восьмого, и, пока мы с ним ужинали в кухне, я подумала — как странно, что нет еще и недели со дня ограбления. После нашего памятного разговора во вторник все вечера мы проводили вот в такой же атмосфере напряженности.

— Как прошел день? — спросил Карл.

Больше всего на свете мне хотелось рассказать ему об утренней беседе с Лиз — мол, есть человек, который верит мне, верит, что я не напридумывала себе всякие ужасы, что угроза реальна, — но я отлично понимала, что это ничего не изменит, и он будет видеть все в прежнем свете. Карл решит, что Лиз либо поддакивала мне из вежливости, либо согласилась потому, что не в курсе моей предыстории.

— Неплохо, — ответила я. — Утром заглянула Лиз на чашку кофе, потом я занималась домашними делами. А что у тебя?

— Более-менее. Пришлось съездить с инспекционной проверкой в магазин в Дорчестере. Ну и местечко — будто сцена из «Ночи живых мертвецов».[41]Надо что-то радикально менять в этом магазине. В морге и то больше жизни.

Знакомый голос, знакомое выражение лица, знакомая поза на стуле — только все не то, совсем не то. Карл старался быть самим собой, но фальшь заявляла о себе во всеуслышание. Он гнал от себя прочь тревожную озабоченность моим состоянием, как человек, игнорирующий ранние симптомы страшной болезни, убеждает всех и каждого: «Смотрите, я в полном порядке!» А я пыталась игнорировать, что вижу его насквозь, понимая, что даже малейшее упоминание об этом вызовет еще более ожесточенный спор и мое разочарование от его нежелания понять перейдет в ярость.

Остаток ужина тянулся в молчании, затем мы смотрели телевизор. Все было как раньше, но совсем не так: мы сидели молча, приклеив взгляды к экрану, словно ничего более захватывающего, чем в этот понедельник, не показывали за все время существования телевидения. Я-то была уверена, что угроза подстерегает лишь меня, но, краешком глаза поглядывая на Карла, поняла, что ошибалась. Когда мы переехали сюда, у нас была абсолютно здоровая семья, но странные происшествия способны подорвать здоровье отношений так же легко, как и смерть; последние события, словно многотонная фура, сбросили их с дороги в кювет, и теперь они цеплялись за жизнь, как тяжелый больной в реанимации.

Все еще можно восстановить, в отчаянии убеждала я себя. Нужно лишь отыскать разумное толкование этих событий, их рациональное объяснение и подтверждение моей правоты. Однако я понимала, что если здоровью нашей семьи и суждено восстановиться, то это должно произойти как можно быстрее. Иначе будет поздно. В недалеком будущем напряженность и взаимное недоверие окончательно разрушат наш брак. С каждым днем я чувствовала, как мы все больше отдаляемся друг от друга, и настанет день, когда мы вообще перестанем слышать друг друга, даже если будем кричать во все горло.

Я смотрела на Карла, когда была уверена, что он не замечает моего взгляда, смотрела на темные очертания его профиля. Внешне он был спокоен, но в душе, я знала, переживал не меньше моего. А иногда чувствовала на себе его взгляд и гадала — о чем думает он и что представляет себе, глядя на мое лицо?

Поздно вечером, лежа в постели, я слышала, как он чистит в ванной зубы, затем свет в ванной комнате погас, и на пороге спальни я увидела его силуэт, освещенный пепельно-бледным лунным светом. Он лег в постель. Не говоря ни слова, мы придвинулись друг к другу, интуитивно почувствовав, что сейчас необходимо каждому из нас. Это была скорее безысходность, чем страсть, стремление быть вместе — не важно, как и во имя чего. Сам по себе секс хорош, но недостаточен, — лейкопластырь вместо хирургических ниток, слабое лекарство для полного выздоровления. Удовольствие было поверхностным, безликим. Мы любили друг друга на семейном ложе, а ощущали себя чужими людьми.

39

— Надзирателем Ребекки я была в течение двух лет, вплоть до ее освобождения, — сообщила мне Патриция Маккензи, — так что можете поверить, что я знала ее довольно хорошо. Признаться, меня взволновало известие о том, что моей подопечной станет девушка, осужденная по такой тяжелой статье, — Ребекка была единственной во всей тюрьме женщиной-убийцей. Честно говоря, пока мы не встретились, я не представляла, как мне вести себя с нею.

После вчерашней беседы с неприятной теткой из тюремной администрации у меня сложилось негативное мнение обо всех работниках «Сэндвелл Призон», но голос Патриции Маккензи — спокойный, серьезный, вдумчивый — убеждал меня в обратном.

— Вообще-то мне следовало бы догадаться, что, будь она таким монстром, каким я ее себе представляла, ее никогда бы не послали в «Сэндвелл», — продолжала Патриция. — И меня поразило, насколько она была обычной. Я понимаю, что не всегда можно судить о людях по внешности, но она выглядела такой же разумной и безопасной, как любой другой человек, с которым мне доводилось общаться.

— А сколько лет ей было, когда вы впервые встретились?

— Восемнадцать, девятнадцать. Если подумать, довольно странно… Заключенные такой возрастной группы часто бывают ранимыми — впечатлительными, с не совсем адекватной реакцией, но Ребекка была исключением из правила. На редкость сдержанная, что меня поразило в первую очередь, но не равнодушная или отчужденная, просто молчаливая. Вряд ли у нее были подруги в тюрьме, но и врагов точно не было. Она знала, как вести себя с сотрудниками. Не подлизывалась, чтобы добиться каких-то привилегий, однако с первого дня своего пребывания четко определила свое место. Она была вежливая, хорошо воспитанная — и при этом не раздражала своим поведением сокамерниц. За хорошее поведение она получила работу на кухне и отлично справлялась. Очень умелая девушка. Думаю, после тюрьмы она прекрасно устроилась в жизни.