Читать книгу "Мент - Андрей Константинов"

Авторитет Андрея Обнорского в отряде круто вырос. Сам журналист относился к этому с юмором, говорил, что теперь имеет право отмечать день работника мебельной промышленности.

— А есть такой день? — поинтересовался Зверев.

— Аллах его знает, — ответил Обнорский, посмеиваясь в бороду.

— А вполне мог бы быть… По приговору народного суда. Длинный такой денек… года на два, на три.

Как-то раз вечером Обнорский заглянул к Звереву в комнату — почаевничать. Не сказать, чтобы Андрей был каким-то совсем уж скованным. Однако Сашка сразу почувствовал — что-то журналюгу гнетет. О чем-то он хочет спросить. Торопить не стал, дождался, пока Обнорский сам созреет. И Андрей созрел. Отставив от себя третий стакан чаю, он помялся-помялся, потеребил себя за ухо и наконец разродился:

— Слушай, Саня… Я, конечно, понимаю, что спрашиваю глупость… Но ведь всякие чудеса бывают. Я на зоне человек в общем-то новый… Нет, это дурость, конечно, но ведь говорят, что любая зона — это царство-королевство заколдованное… Просто надо знать ходы и выходы. И я вот подумал, может быть есть какие-то варианты…

— Варианты чего? — хмыкнул Зверев, начавший уже понимать, о чем, собственно, пойдет речь.

Обнорский почесал затылок, тяжело вздохнул и выдал:

— Да я насчет баб… Нет, я понимаю, что это нереально, но может быть все-таки как-то где-то кого-то?…

Сашка ухмыльнулся и закурил сигарету:

— Я понял, что волнует прессу. Докладываю ситуацию по женскому полу.

Зверев сделал паузу и строго посмотрел на заерзавшего Обнорского:

— Женщины, как ты и сам мог заметить, в нашей колонии есть. Их три категории: категория первая — это офицеры. В этой категории в наличии имеется одна штука — это замначальника колонии, старший лейтенант Гаврилова Антонина Петровна. Прямо скажу, она дама ничего, но подход к ней можно найти, если ты занял определенную должность, если вышел из колонии на поселение, если завязал с ней дружеские отношения, если понравился, если случайно поехал по каким-то серьезным вопросам к ней на дачу, если там нет мужа, если… Ну, в общем, тут работы года на полтора, причем не просто работы, а ударной фанатичной пахоты. Человек она хороший, по-настоящему хороший, порядочный. К зэкам относится хорошо, но роман с ней не грозит никому вообще. С этой категорией понятно?

— Понятно, — кивнул Обнорский.

— Категория номер два, — продолжил Зверев, — это прапорщики. Среди них есть бабы вполне ничего, но все передвижения женщин по колонии производятся только в сопровождении администрации. И я никогда не слышал, чтобы это правило нарушалось. Они одни не остаются вообще. Если оценивать ситуацию реально, то даже теоретические шансы с этой категорией нулевые. Я даже и военных историй никаких на эту тему не слышал. Вопросы?

Обнорский, не отвечая, мрачно закурил. Зверев ухмыльнулся:

— Не все так безнадежно, Андрюха. Есть еще третья категория — это сотрудницы химлаборатории, там штук пять-шесть баб имеется. Беда в том, что в эту лабораторию два кодовых замка с территории промзоны. Пообщаться с ними практически нереально, но иногда чудеса все-таки происходят.

— Какие чудеса? — встрепенулся Обнорский.

— Какие чудеса? — переспросил Зверев. — Чудеса бывают только чудесные. Был у нас такой парень из Питера — Гоша Разин. Сел он в восемьдесят шестом. Капитан из 12-го отдела уголовного розыска. Сел он с большой помпой, вломили ему два убийства и всего еще всякого. Дело было громкое, с прокурором по особо важным. Паровозами два агента пошло и еще два борца каких-то. В общем, трупов ему не доказали, а доказали какой-то угон, продажу краденого и наводку на разбой. Получил он десять лет. Отсидел семь, потом вышел на поселок, отсидел еще годок и ушел. Так вот, этот Гоша человеком был характерным и дослужился до должности распреда на промзоне, а это там фигура. И был у него ход какой-то в эту химлабораторию, где работала некая Мила — сама из Нижнего Тагила, лет двадцать пять тогда ей было. Как они умудрились познакомиться, это никому не ведомо. Просто на Гошу никто внимания не обращал, перемещался он свободно, все ему все открывали. В общем, то да се, как-то они познакомились. Насколько я знаю, близости у них так и не случилось, но возникли какие-то разговоры, сидение на подоконнике, курение. А это само по себе уже есть грубое нарушение. А у нас ведь стучат — так, понимаешь, у нас принято. И дошла информация об этих Гошиных с Милой сидениях до товарища майора Кошкарева, который должность занимал солидную, был замом по безопасности и режиму. А товарищ майор, у которого была жена и дети, оказывается, тайно любил эту Милу. И вот он вызывает к себе как-то раз Гошу и открытым текстом ему говорит: «Отчепись от девки».

А Гоша сам по себе человек достаточно уверенный, в кабинете у майора жаться не стал, сказал, что, мол, хорошо пугать, если сидишь в майорских погонах.

Кошкарев ему отвечает: «При чем тут погоны, я тебе как мужик говорю».

Гоша плечами пожал: «А если ты как мужик мне это говоришь, то я вообще таких разговоров не понимаю. Это решать не ты должен, а она. Давай у нее и спросим».

В общем, пошел разговор не формальный, но на повышенных тонах. Майор свое гнет: «Зачем нам бабу впутывать. Мы что, сами разобраться не сможем?»

Гоша отвечает: «А как нам с тобой разобраться, если я у тебя в кабинете стою и даже сесть не могу?»

Тогда майор демонстративно снимает китель, остается в одной рубашке и говорит: «Пойдем выйдем и решим вопрос по-мужски».

И вот они выходят из кабинета, идут по коридору штаба, выходят на промзону и с деловым видом куда-то маршируют, там же тысяча закоулков, всегда можно укромное место найти. Я сам видел, как они уходили. И что-то такое почувствовал, нехорошее что-то. А тут еще ко мне забегает один корешек Гошин и впрямую спрашивает: «Слушай, Сашка, а они не драться ли пошли?»

И мы понимаем, вернее не понимаем, а чувствуем, что дело-то пахнет керосином. А тогда ДПНК был такой майор Андреич, очень душевный, строгий и человечный дядька. Я к нему сразу в дежурную часть и говорю, мол, так и так, помогай. Он в ситуевину врубился, побежали мы их, голубчиков, искать. И действительно нашли в одном закутке — у майора уже пуговицы с рубашки оторваны, у Жоры губа разбита. Андреич Кошкарева хватает, мы Гошу, в душевую его волочем. Он, естественно, орет, что ему все по херу. В общем, наговорил всяких разных глупых слов. Я потом к Андреичу побежал. Поговорили мы с ним по-человечески. Короче говоря, шума решили не поднимать. И, несмотря на то, что о ситуации много кто знал, взрыва как-то не случилось. Мила, правда, уволилась через неделю, а Кошкарев с Гошей целый месяц не общался. Гошке как раз оставалось сидеть до поселка несколько месяцев, и он переживал страшно, что майор ему поднасрет. Но тот, к чести его, ничего ему не сделал. А месяца через три майора перевели начальником 12-й колонии. Гоша вышел на поселок без проблем, и месяца через четыре они с Милой зарегистрировались. Вот такие чудеса. А Кошкарев потом еще одну историю отчебучил. Ждал он как-то у себя в квартире собственную жену, а она приезжает часа в три ночи — и майор с балкона наблюдает, как мужик, который ее супругу подвозил, нежно ее целует на прощанье. Майор хватает ружье охотничье и как шарахнет по машине с двух стволов. В общем, шум-гам, милиция, уголовное дело. Отмазывались они целый месяц… И услали его начальником лагеря в далекие Ивдильские леса вместе с женой. И это все, что я тебе могу рассказать о здоровом сексе в нашей колонии, дорогой товарищ журналист. Вопросы есть?