Читать книгу "47-й самурай - Стивен Хантер"

— Я очень сожалею, — сказал Боб.

— Можете не извиняться. Позор мой и только мой. Я люблю своего сына таким, каким он был, ненавижу себя за свою роль в его падении и испытываю отвращение к нему такому, каким он стал. Однако мне понятны его мотивы. Он действительно стал лучшим фехтовальщиком в Японии, но не в суррогатном формате бамбуковых палок. Бросив вызов мне и старейшинам мира официального фехтования, мой сын стал чемпионом в реальном мире подворотен, где мечи острые, а кровь льется по-настоящему.

Боб молчал.

— Идемте со мной, — сказал старик.

Он подвел Боба к голой стенке сейфа и повернул ручку, открывая массивную дверь. Нырнув внутрь, доктор Отова жестом предложил Бобу следовать за собой, и Боб оказался в окружении новых мечей, еще более красивых, еще более ценных.

— На свете много хороших собраний, — сказал доктор Отова, — но ни одно из них не сравнится с этим.

— Я польщен оказанной мне честью.

Старик снял со стены меч.

— Вот, возьмите, — сказал он, протягивая меч Бобу.

Боб моментально ощутил исходящую от клинка энергию, совершенство баланса, жажду резать, поразительное мастерство древнего мастера.

— Можно?

— Разумеется.

Повернув меч острием вверх, Боб аккуратно извлек его из ножен. Кроваво-красное косираэ из акульей кожи, отделанная позолотой цуба были великолепны, но даже их красота тускнела по сравнению с лезвием.

— Возможно, это самое совершенное лезвие во всей Японии. Определенно оно самое острое, самое прочное, самое смертоносное.

— Сэр, оно бесценно.

— Возьмите его. Воспользуйтесь им. Сразитесь им. Быть может, этот меч даст вам хоть какое-то преимущество. Мой сын его обязательно узнает. Ему знакома мощь этого меча. Возможно, это заставит его на мгновение дрогнуть. В этом ваша единственная надежда. Мой сын обладал прирожденным талантом, и, если он действительно усердно занимался на протяжении двадцати лет, ему нет равных.

— Я не могу взять на себя риск потерять такой меч.

— Свэггер-сан, он был создан как раз для этого случая, и ни для чего другого. Оно выполнит то, что предначертано судьбой. Если бы сталь могла чувствовать, меч бы сейчас умолял дать возможность защитить вас. Не думайте о его стоимости. Не думайте об исторической ценности. Думайте о нем только как об оружии.

— Хорошо, сэр. Как я понимаю, это работа Мурамасы?

— Вы совершенно правы. Это меч кузнеца, «ковавшего зло». Именно его лезвие, быть может даже вот это самое, было опущено в ручей в знаменитой притче о Масамуне. Листья и ветки избегали встречи с мечом великого Масамуне. Клинок Мурамасы притягивал их, разрезая без труда. Мурамаса гордился этим, в то время как ему должно было быть стыдно. После этого случая за его лезвиями закрепилась слава жаждущих крови. Они стремились резать. Особую страсть они питали к членам семейства сёгуна, убивая и калеча их. Тогда сёгунат их запретил, собрал все вместе и уничтожил. Вот почему в наши дни они являются такой редкостью, и этот меч — один из немногих уцелевших. Моему сыну известно все это, и он понимает, что находится в услужении у современного сёгуна. Это затуманит ему рассудок. Опять же мелочь, однако победа состоит из многих мелочей.

— Благодарю вас. Я верну…

— Нет. Если вы его убьете, значит, меч выполнил свое предназначение. Быть может, именно ради этого он и попал ко мне в руки много лет назад. Уничтожьте его, только и всего. Освободите от него землю. Отправьте его в преисподнюю. Он пришел из ада, олицетворяет собой ад, так что воспользуйтесь им, а после уничтожьте не раздумывая.

— Хорошо, доктор Отова.

— Этот меч является моим благословением вам. А теперь, пожалуйста, уходите. Я хочу остаться один.

Глава 40

БОЛЬШИЕ «ШИШКИ»

— Ты уверен? — спросил Сёгун.

— Насколько вообще можно быть уверенным. Я уже говорил вам, господин, что мы имеем дело с очень целеустремленным и изобретательным противником. Но теперь он у нас в руках.

— Я обеспокоен тем, что контролировать ситуацию в парке очень непросто. Будет много шума, обо всем проведают средства массовой информации и…

— Я спрячу на месте десятерых. Они настоящие мастера по части маскировки. Можно сказать, почти настоящие ниндзя. Не совсем, но очень близко. Я сам буду там. Все произойдет рано утром, вход в парк будет под нашим контролем. Нам никто не помешает. Полиции уже деликатно посоветовали оставаться в стороне. Только-только начнет светать. Мы полностью контролируем место. У гайдзина нет выбора; если он любит эту девочку, он обязательно приедет, а он ее любит. Я видел это по его глазам. По моему сигналу в парк практически мгновенно прибудут еще сорок человек. Гайдзин кое-что умеет, этого у него не отнять. Но этого недостаточно, чтобы справиться со мной, и уж совсем мало, чтобы справиться с пятьюдесятью воинами. Такое бывает только в кино.

— Предположим, он приведет с собой…

— Не сможет. У него не будет времени. Он не сможет обнаружить наше местонахождение до тех пор, пока мы сами ему не позвоним. Ему придется мчаться на полной скорости через весь Токио. А мы будем следить за всеми дорогами и заранее узнаем, если у него будут помощники. Однако гайдзин просто не успеет их собрать. План абсолютно надежный.

— А девочка…

— Девочка должна умереть. Она слишком много видела. Это мелочь. Ничего не значащий пустяк.

— Просто я…

— Господин, это мелочь.

— Хорошо, Кондо-сан.

Они сидели в гостиной особняка, расположенного рядом с парком Киёсуми. Была уже почти полночь. Весь день Кондо провел в приготовлениях к завтрашней встрече. У него были его собственные хорошо обученные люди, у него был его кобун Нии, его доверенный помощник, буквально привязанный к ребенку, были сорок самых закаленных бойцов босса Отани, готовые умереть за него. Да, они не лучшие и предпочитают стрелять из автоматов Калашникова и пистолетов Макарова, а не работать катаной и вакидзаси, но все же они скорее умрут, чем отступят, и готовы сами убивать, не раздумывая. И если понадобится, у него полно автоматов и пистолетов.

И все же Кондо чувствовал, что Сёгун нервничает. Он сидел, возбужденно облизывая губы, освещенный отблесками огня в камине, судорожно сглатывал и время от времени дергался, пытаясь совладать с собой. Предстоящие события были чуждой для него стихией. Его присутствие здесь было необязательным, но он настоял. И все же его мысли были проникнуты сожалением по поводу этого решения.

— Ну почему все это произошло? — обиженным голосом произнес Сёгун. — Времени у нас в обрез.

«Лучше бы занимался только своей порнографией!» — подумал Кондо. Такому человеку бесполезно объяснять: что произошло, то произошло. Глупо застревать мыслями в прошлом, это ничего не даст, надо жить только настоящим.