Читать книгу "Красный свет - Максим Кантор"

Отец его любил задавать такие каверзные вопросы своим студентам: в чем разница между войной и революцией? В Академии имени Фрунзе молодые офицеры ломали себе голову над ответом – и недоумевали, зачем им это знать. Интересно, знал ли отец сам ответ, или ответа не существует. Например, мать, когда начинались такие беседы, уходила в другую комнату; махала рукой, смеялась – и уходила.

В темноте он представлял себе материнскую, из своего детства, избу; вспоминал утренние звуки прежней деревенской жизни. Дешков, проснувшись, лежал неподвижно, слушал дыханье своих товарищей, вдыхал хлебный запах.

Около пяти утра в черной деревенской ночи кричал петух. В деревне давно не было кур – всех съели, лишь в одном доме оставались три курицы и старый жилистый петух; петух кричал под утро четыре раза, несмотря на ледяной мороз. Дешков слушал, как утренний крик поднимается по горлу петуха, доходит с клекотом до гортани и вырывается хриплым «кукареку».

И тогда издалека, из другой замерзшей деревни – звучал ответ: доносился хриплый клекот далекого жилистого петуха.

В шесть вставали товарищи, и Панчиков – северный человек – с гиканьем выбегал на мороз, приносил котелок льда. Они кипятили лед, пили жидкий чай.

Додонов всегда обсасывал рафинад, брал в рот кусочек сахара, сосал, а потом клал рядом со стаканом чая – ему одного кусочка хватало надолго. Так деревенские всегда чай пьют, называется – вприкуску. Дешков вспомнил материну родню: они всегда так пили – может, экономили сахар, а может быть, им так вкуснее.

Додонов раздавал хлеб – аккуратно нарезанные куски; он умел так нарезать хлеб, чтобы все куски были абсолютно ровными. Себе Додонов всегда отрезал с корки, круглую горбушку. Всем показывал: никто не претендует? Но все больше любили мякиш, а Додонов любил твердую корку.

Успенский подозревал тут расчет: у деревенских ведь полно своих крестьянских секретов.

– А что, в твоей корке витаминов больше?

– Кого больше? – удивлялся Додонов.

Потом пришел приказ: готовность номер один – скоро должна была начаться очередная битва за Ржев. Ржев пытались взять уже два раза – и без толку. Покамест они остаются на прежнем месте, ждут сигнала – а чуть сигнал поступит, они снимутся с места, выдвинутся под Ржев. Не сказали еще, где будут атаковать, но что будут атаковать, ясно. Ждали подкреплений и сигнала – а что будет конная атака, не сомневались.

– Кавалерию пустят первой, – говорил Додонов, – я точно говорю: кавалерию вперед пустят!

– Не могут пустить кавалерию, – говорил Панчиков. – Артиллерия свое слово скажет.

– А вот увидишь, – и Додонов ругался. – В такой мороз – и поскачем! Фашисты в Ржеве уже, поди, и без боя околели.

– Нет, – сказал Успенский, – по такому морозу мы никуда не поскачем. Пешком пойдем.

Никто из них вслух не произносил того, о чем все думали: кавалерия против минометов – не годится. Рассказывали, правда, про соседа, геройского Льва Доватора: где-то севернее воевал лихой генерал Доватор, конник и храбрец, – и вот будто бы конники Доватора совершали глубокие рейды в тыл к немцам, с шашками наголо, опрокидывали немецкие танки. Но это скорее из области легенд – какие сейчас атаки кавалерии? Полк возил с собой три легкие пушки, пулеметы на тачанках, кавалеристы вооружены были гранатами – и лошадей они использовали для того, чтобы пройти там, где тяжелая техника не проедет.

Те два боя, в которых участвовал Дешков, прошли в пешем строю – коноводы увели коней, а полк закрыл путь немецкой моторизованной части. И сейчас, так думали многие в полку, снова будет что-то подобное. Не саблями же размахивать – встречаясь с танком.

– Обойдусь я без лошади, как думаете? – спросил Панчиков, подсаживаясь к Дешкову. – Наверняка навыки верховой езды мне не понадобятся. И саблей я так и не научился махать.

– Все-таки вы лучше научитесь, – сказал ему Дешков. – Пригодится. – Странно, но с Семеном Панчиковым на «ты» они так и не перешли, этот факт Панчиков тут же и отметил.

– Любопытно, что мы с вами сохранили городское интеллигентное обращение друг к другу, – сказал Панчиков. – «Вы» в наше время дорогого стоит – на фоне всеобщей фамильярности. И заметьте, это именно на войне, перед боем. Я лично очень ценю наши интеллигентные отношения. Знаете, чего мне больше всего недостает на войне? Роскоши общения. – Капитан так и сказал: «роскоши общения». – Мне не хватает долгих бесед о главном, этих классических русских выяснений причин и следствий. Вы, я чувствую, из той же породы говорунов. Любите, как и я, посидеть до полночи со стаканом чая, вспомнить философию? Верно?

– Вы ошибаетесь, – сказал Дешков и лег на койку. Он вообще старался лежать, если только была возможность лечь. Лежал, смотрел на снег за окном – а чаще просто на черное окно: темно, зима, дни короткие.

В дни, пока длилось ожидание, Дешкова вызвал комиссар, майор НКВД Николай Коконов, сказал:

– Садись, разговор есть.

Он сел к столу, думал, про отца спросят. Коконов спросил:

– Жену Дарьей зовут? Сведения поступили о поезде – там твоя жена имеется, Дарья Дешкова. В Ташкент ехала, так понимаю?

– Разве поезда на Ташкент ходят? – осторожно ответил Дешков.

– На юг, к солнышку, – сказал Коконов и улыбнулся понимающе.

– Дорога на Ташкент давно перекрыта, – сказал Дешков.

Майор Мырясин, временно деливший с Коконовым кабинет, собрал со стола бумаги и вышел.

– Не стану мешать беседе, товарищ Коконов, не хотелось бы отвлекать.

– Спасибо вам за заботу, товарищ Мырясин! – Они ненавидели друг друга, эти энкавэдэшники.

В дверях Мырясин остановился, сказал:

– Дорога на Ташкент действительно перекрыта, товарищ Коконов. Немцы везде очень активизировались. – И вышел Мырясин. Выходя, задержал взгляд на Дешкове, покачал головой. Это могло значить что угодно, но скорее всего – сочувствие.

– Про Ташкент я фигурально выразился. Дорогу немцы блокировали, верно. Вот и майор Мырясин тебя поддержал. Майор Мырясин у нас человек информированный, – неприязненно отозвался Коконов, – в детали вникать любит. Но ты понимаешь, что я имел в виду. Уехала твоя жена из Москвы – подальше от линии фронта, так сказать.

– В эвакуацию многие уехали, – сказал Дешков, подбирая слова.

– Верно, правительство отправляет людей в тыл. Московский горком партии проводит соответственную работу. Артистов спасаем, ученых спасаем. В отделах кадров, например, списки служащих составляли, рекомендовали граждан к эвакуации. Твою жену кто именно рекомендовал? – Коконов выдержал паузу и повторил: – Не подскажешь, кто рекомендовал к эвакуации?

– Моя жена, – сказал Дешков, – была нездорова. На работу в последние дни не выходила.

– Врачебное заключение имеется?

Коконов склонил длинный торс над столом, приблизил лицо к Дешкову. Коконов был очень крупным мужчиной, с длинным рыхлым торсом, перетянутым ремнями. Торс комиссара напоминал ковер, скатанный в рулон – такие скатки ковров выставляли до войны в витринах больших магазинов. Лицо у комиссара было отечное, в рытвинах от оспин, в складках лица мерцали глаза. Коконов носил очки с маленькими стеклышками.