Читать книгу "Ожерелье королевы - Александр Дюма"

— Она обретает слугу, который ее боготворит и который предлагает ей всю кровь своего сердца за одну слезу, пролитую ею сейчас.

— На этой женщине благословение Божие! — воскликнула королева. — Она горда, она первая из женщин, самая счастливая!.. Эта женщина слишком счастлива, господин де Шарни, и я не понимаю, как могла эта женщина жаловаться. Простите ее!

Шарни упал к ногам Марии-Антуанетты и поцеловал их в порыве благоговейной любви.

В это самое мгновение дверь из потайного коридора отворилась. На пороге остановился словно пораженный молнией король.

Сейчас он поймал с поличным человека, которого обвинял граф Прованский, у ног Марии-Антуанетты.

Глава 24. ПРОСЬБА О ЖЕНИТЬБЕ

Королева и Шарни обменялись взглядом, полным такого ужаса, что злейший их враг сжалился бы над ними в эту минуту.

Шарни медленно поднялся и почтительно поклонился королю.

Было видно, как неистово бьется под кружевом жабо сердце Людовика XVI.

— Господин де Шарни! — с неописуемой сдержанностью заговорил король.

— Для дворянина не слишком почетно, когда его уличают в краже.

— В краже? — пролепетал Шарни.

— Да, — продолжал король, — коленопреклонение перед женой другого — это кража. Это предположение весьма для него неблагоприятное. Если же эта женщина — королева, то эти подозрения называются преступлением, а преступление это — оскорблением величества [44]. Я распоряжусь, чтобы эти слова, господин де Шарни, вам повторил министр юстиции.

Граф хотел заговорить. Он хотел сказать, что он невиновен, но королева, нетерпеливая в своем великодушии, не могла вынести, чтобы в бесчестном поступке обвиняли человека, которого она любила. Она пришла к нему на помощь.

— Государь! — поспешно заговорила она. — Мне кажется, что вы вступили на путь скверных подозрений, и я предупреждаю вас: пристрастность приводит к ложным выводам. Я вижу, что почтение сковало язык графа, но я, — а я знаю самую глубину его сердца, — не допущу, чтобы его обвиняли без защиты.

— Неужели вы станете уверять меня, что я не видел господина де Шарни на коленях здесь, перед вами? — спросил Людовик XVI, опускаясь с роли короля на роль встревоженного мужа. — Однако если человек становится на колени, а его не поднимают, это значит…

— Это значит, — с суровым выражением лица подхватила королева, — что подданный королевы Французской просит ее о милости… По-моему, это случается при дворе достаточно часто!

— Он просил вас о милости?! — воскликнул король. Мария-Антуанетта обнаружила с гневом, что она вынуждена солгать, со скорбью — что она не находит ничего правдоподобного.

— Государь! Я сказала вам, что господин де Шарни просит меня о вещи невозможной.

— Но скажите, по крайней мере, о какой? «Чего может человек испрашивать на коленях?.. — говорила себе королева. — О чем он может умолять меня, что невозможно ему пожаловать?.. Ну! Да ну же!»

— Я жду, — сказал король.

— Господин де Шарни… — вскричала королева, рассудок у нее помутился, руки дрожали, — господин де Шарни хотел получить у меня…

— Что именно?

— Позволения жениться.

— В самом деле? — воскликнул мгновенно успокоившийся король.

— Государь! — в заключение сказала она королю. — Та, на которой хочет жениться господин де Шарни, находится в монастыре.

— Ах, вот оно что! — воскликнул король. — Это и впрямь уважительная причина. Действительно, весьма трудно отобрать у Бога Его собственность и отдать ее людям. Но странно, что господин де Шарни внезапно влюбился: никогда никто не говорил мне об этом, никогда не говорил даже его дядя, который может получить у меня все на свете. Кто же эта женщина, которую вы любите, господин де Шарни? Назовите ее мне, пожалуйста!

Королева ощутила мучительную боль. Сейчас она должна была услышать из уст Шарни чье-то имя; она должна была перенести пытку от этой лжи. И кто знает, откроет ли Шарни имя той, которую он любил когда-то, еще кровоточащее воспоминание о прошлом, или откроет он имя, букет любви, — смутную надежду на будущее? Чтобы избавить себя от страшного удара, Мария-Антуанетта опередила его.

— Но, государь, вы же знаете ту, за кого сватается господин де Шарни!

— воскликнула она. — Это... мадмуазель Андре де Таверне!

Шарни вскрикнул и закрыл лицо руками. Королева прижала руку к сердцу и, едва не потеряв сознание, упала в кресло.

— Но ведь она, насколько мне известно, еще не давала обетов? — спросил король.

— Нет, но она должна дать их.

— Мы поставим одно условие… — сказал король. — Впрочем, — прибавил он; в его душе еще оставалось легкое недоверие, — почему она должна дать обеты?

— Она бедна, — отвечала Мария-Антуанетта. — Вы не дали богатства ее отцу, — строго прибавила она.

— Превосходно! — сказал король. — Я дам приданое мадмуазель де Таверне, я дам ей пятьсот тысяч ливров, которые я на днях вынужден был не дать господину де Калону для вас. Поблагодарите королеву, господин де Шарни, за то, что она изъявила согласие рассказать мне об этом деле и обеспечить ваше счастье.

Шарни сделал шаг вперед и поклонился, как статуя, в которую Бог, сотворив чудо, на мгновение вдохнул жизнь.

— Ну что ж, — сказал король. — Теперь мы предоставим ее величеству заботы о ваших делах. Идемте, сударь, идемте!

За ними закрылась дверь — отныне непреодолимая преграда для невинной любви.

Глава 25. СЕН-ДЕНИ

Королева осталась в одиночестве и в отчаянии. Столько ударов обрушилось на нее разом, что она уже не знала, с какой стороны ожидать новой раны!

Имя Андре спасло ее от короля. Но кто мог поручиться за своенравный, независимый, свободный дух, именуемый мадмуазель де Таверне? Кто мог рассчитывать, что эта гордая девушка отдаст свою свободу, свое будущее ради королевы, которую еще так недавно она покинула как враг?

Оставалась только сама мадмуазель де Таверне. Это было алмазное сердце, грани которого могли резать стек-до, но только их незримая твердость, их глубокая чистота могли гармонировать с великими горестями королевы.

Итак, Мария-Антуанетта должна встретиться с Андре. Она опишет ей свое несчастье и будет умолять ее принести себя в жертву.

Мария-Антуанетта решилась ехать. Ей очень хотелось предупредить Шарни, чтобы тот не сделал какого-нибудь неверного шага, но ее остановила мысль, что за ней наверняка следят, что любой ее поступок может быть истолкован превратно. У нее было достаточно возможностей проверить на опыте здравый ум, преданность и рассудительность Оливье, чтобы убедиться, что он одобрил бы все, что она сочла необходимым предпринять.