Читать книгу "Вампиры и другие фантастические истории - Б. Олшеври"

которой Иван отказал бы своим товарищам, не было работы, от которой бы он старался отделаться или свалить на другого.

Напротив: помочь, облегчить, заменить другого – было для Ивана настоящим удовольствием.

– Душа-человек! – звали его солдаты.

К Ивану обращались постоянно и с просьбами, и с поручениями: почисти ружье, согрей чайник, дай махорки, одолжи сахарку и так далее.

И Иван чистил ружье, ставил на огонь чайник, а ранец его, в котором никогда не переводились махорка и другие солдатские лакомства, всегда был открыт для всех и каждого. Но любимым делом Ивана была разведка неприятельских позиций. Пробраться глубоко в тыл врага было для него чем-то особенно заманчивым.

Не было ни одной разведки, в которой не участвовал бы Иван. Как-то незаметно с первых же дней службы он забрал себе эту привилегию. Когда вызывали желающих, он выступал первым. Когда шли по назначению, он страстно и упорно упрашивал послать и его.

– Бога для, ваше благородие! – молил он. И надо сказать правду, более ловкого и толкового разведчика трудно было и найти. Добраться до линий врага, обшарить местность было для Ивана какой-то потребностью. В таких случаях он мог не есть и не спать по несколько суток подряд. Отправляя его на разведку, ротный не раз уже приказывал: «Не лезть, куда не следует!»

Ничего не помогало, Иван рвался и шел на разведки, как на свидание. Начальство не могло им достаточно нахвалиться.

Что это он, точно ищет кого-то в Пруссии? – заметил однажды полковой командир.

– Кто же его знает, – ответил ротный. – А невероятного в этом нет ничего. В Пруссии, как говорят, задержана не одна тысяча наших простых рабочих. А у них, у солдат, сват, зять – все близкая родня, которая имеет право на помощь и поддержку.

Несмотря на массу работы, которую Иван взвалил на свои плечи добровольно, он всегда оставался весел или, по крайней мере, казался веселым. Никто, как он, не умел ободрить и оживить роту после утомительного, тяжелого перехода. Никто не мог обратить в смех и шутки недовольство и ропот солдат по случаю опоздания полковой кухни или обоза.

– Ну и шуткарь, не замай[174] его! – хохотали голодные и уставшие солдаты над шутками и фокусами Ивана.

– Молодец! – хвалил ротный.

– Рад стараться, ваше благородие!

…

Время шло. Подступили к имениям кайзера. Иван стал еще нервнее. Он сильно похудел, но это точно влило в него какую-то новую силу. Он почти не спал, двигался быстро, порывисто и целыми часами не отрывал глаз от неприятельских линий.

Никто, кроме него, конечно, не знал и не подозревал, что Шмидт, будучи еще на приисках, хвастал, что состоит в охране имений своего императора.

Согласно приказу высшего начальства необходимо было занять одну рощу, где засели немцы. На разведку в рощу в числе других, конечно, пошел и Иван.

Когда он вернулся, товарищи его не узнали: он сразу как-то осунулся, точно выдержал долгую тяжкую болезнь, но при этом глаза его сияли и улыбка счастья не сходила с бескровных, запекшихся губ.

Что с тобой? – спрашивали товарищи Ивана, когда он вернулся к ним, кончив доклад по начальству. – Чему радуешься, Георгия[175], что ли, обещали?

Ты чего это, парень, – спросил и взводный, – не смерть ли чуешь? Что тебя так перевернуло?

– Братцы, – отвечал Иван, – счастлив я, счастлив! Господь смилостивился. Сердце мое чует: добьюсь я своего! Хоть мертвецом, а уж я его прикончу! Тут он, в роще. Видел, своими глазами видел.

Когда товарищи стали допрашивать Ивана, кого он хочет прикончить, кому он грозит и кто тут, Иван только балагурил и отшучивался… Потом вдруг оборвал и, опускаясь на землю в круг товарищей, сказал:

– Братцы, родные, люблю я вас – душу отдам, не то что жизнь. Спасибо вам, братцы, никто-то из вас меня не задел, не обидел. Слова худого я от вас не слыхал, а я-то, я-то… – И Иван с глухим рыданием упал лицом вниз. Долго он лежал ничком, уткнувшись носом в землю… Его не трогали, не утешали, чутко понимая, что человек переживает что-то тяжелое, страшное.

Зато когда он приподнялся и сел, десяток рук протянулся к нему, предлагая «курнуть».

– Это для нерва, – говорил один солдат, – первое что ни на есть дело! Рукой сымет!

…

Разведка дала хорошие указания. Немцев не очень много, при двух офицерах; имеется и пулемет. Выработав план наступления и обхвата противника с правой стороны, из-за холма, стали ждать ночи.

С наступлением темноты двинулись.

Иван сразу замолк и сосредоточился. Казалось, вся жизнь его ушла куда-то вглубь, нарастая в какую-то неведомую силу.

У немцев поднялась тревога. Пулемет заговорил. Наши начали продвигаться ползком, немцы осветили местность ракетами. Наши залегли и окопались, надо ждать обходную колонну – зачем зря, раньше времени, терять людей. Во всяком случае, спешить нет смысла.

– Ваше благородие, дозвольте идти на пулемет, – говорит Иван, вытягиваясь перед ротным.

– То есть как идти? – спрашивает ротный. – Одному?

– Так точно, дозвольте, ваше благородие.

– Ты с ума сошел, Иван. Тебя убьют тотчас же. Погоди, наши заходят врагу сбоку. Тогда и пойдем в штыки!

– Дозвольте побаловаться, ваше благородие. Уж я знаю за наверное, что возьму пулемет.

Ротный только пожал плечом. Иван тотчас же сделал вид, что принимает это за разрешение.

– Благодарствую, счастливо оставаться! – И, откозыряв, Иван скрылся в темноте.

– Стой, куда ты, дурак! – закричал ротный, но было уже поздно: Иван шагал прямо в сторону немцев.

– Да что он, и впрямь рехнулся? – бормотал ротный. – Прет напрямки, скотина, да еще по открытому полю.

И правда, Иван, выпрямившись во весь свой гигантский рост, шел быстрым шагом по направлению к немецким окопам, по совершенно открытой поляне, что примыкала к роще. Он не только не скрывался и не прятался, а точно нарочно хотел, чтобы его видели и свои, и враги.

Немцы, завидев человеческую фигуру, как-то странно идущую по открытому месту, сначала молчали, видимо удивленные и пораженные; потом открыли стрельбу. Сначала затакал пулемет, потом затрещали ружья.

Иван теперь уже не шел, а бежал вперед и вперед; его точно подхватила и несла какая-то сила. Фуражку свою он то ли сбросил, то ли она сама слетела от быстрого бега, но голова и лицо Ивана были совершенно открыты.

Солдаты, удивленные и заинтересованные, начали выглядывать из-за кучек земли, которыми окопались. Ротный, скрипя зубами, ругался на чем свет стоит:

– Дурак, мерзавец, черт тебя дери!

Вдруг ротный и вся его залегшая рота громко охнули. Иван, высоко взмахнув руками, из которых выскользнуло ружье, растянулся на земле. Ружье