Читать книгу "Боярышня Воеводина - Елена Милютина"

хоть каким-то укрытием. И, под предлогом, что хочу работу артиллеристов увидеть к батарее пошел. Да, ночью те письма написал и Микки приказ отдал. Как шведы подожгли запальные трубки, послал заклятие тлена на лафет, он подломился, пушка покатилась с пригорка прямо на склад пороха. Он и взорвись. Я в овражек спрыгнул, надеялся, пересижу. А у шведов рядом склад провиантский был. Там масло прованское, ром, ну и много чего гореть могло. Вот он и вспыхнул, Бочки, с горящим маслом, от пороховых взрывов разлетелись, и весь лагерь у шведов пожгли. Я сам еле от огня защитился. Выложился весь, и сил не хватило из оврага выбраться. Стены скользкие, так там больше суток провалялся. Пока бабы псковские не пошли проверять, чем поживиться можно. Вот меня и вытащили. И да, пока от огня спасался, вспомнил, как чуть себя не выдал, побоялся, что обгорю, в госпитале окажусь, вот и наложил сам на себя молчание на русский язык. А снять никак!

— Сейчас-то разговариваешь!

— Дочка сняла. Сказку захотела послушать и сняла.

— Сильна малая!

На этом разговоры о Михаиле прекратились, Шереметьев пообещал узнать, к кому можно в степи башкирские поехать, и Михаил отпуск получил до выздоровления. Аглая помогла Анне, научила, как хворь мужа если не совсем извести, так ослабить. Велела Михаилу раздется до пояса, и лечь спокойно. Анне велела руками над грудью его водить и докладывать, что чувствует. Анна сосредоточенно сопела и, вдруг сказала:

— Чую, вот здесь, под ключицей, как клубок то ли червяков, то ли змеек, но не шевелятся.

— Молодец. Теперь давай пометим место. — И чернилами очертила кружок. — А теперь, обоими руками, постарайся силу пропустить так, что бы как бы выжигать его, начиная с краев, медленно, почувствуешь, что силы кончаются, ставь барьер, завтра продолжим. А ты, Михаил, если что неладное почувствуешь, не держи в себе, говори. Это важно! Ничего особенного Михаил не чувствовал, но после четырех сеансов лечения стал чувствовать себя лучше. И потливость по ночам прошла, и слабость, да и кашель.

Но Аглая сказала, что радоваться рано, надо продолжать, а Анне велела раз в неделю проверять все легкие, не появилось ли новых очагов, и их тоже сжигать. Новых не появилось, так что Михаил чувствовал себя почти здоровым.

Зима прошла весело по окончании рождественского поста всякие увеселения устраивали. На охоту на медведя ездили. На санях гонялись. Михаилу Аглая разрешила участие принимать, сказала, потехи только на пользу, Только уставать чересчур нельзя. Михайлов Черт хорошим рысаком оказался, в галоп неохотно шел, все больше размашистой рысью над землей плыл, других запросто обгонял, даже под седлом старался рысью идти. Князь задумал от него потомство получить, рысаков развести. Они в сани, или в возок запряженные гораздо дольше бежать могли. И седоков так не трясло, как если ехать на упряжке, идущей галопом. После масленицы Шереметьев объявился, рассказал, что переговоры со шведами прервались, никудышными посредниками голландцы оказались. Больше думали не о мире, а о том, что бы Англию в торговле с Россией потеснить, себе кусок урвать. Им прямо так посланник короля Якова и сказал, они обиделись и переговоры покинули. Тут Делагарди выступать стал, грозился на Тихвин и на Псков снова пойти, но, видно, король Густав его одернул, так что угрозы пустыми оказались. Теперь ждут лета, если польский Сигизмунд, который Католическую лигу против лютеран — шведов сколачивает, успех поимеет, шведы снова мира запросят, но уже дурацкие требования вроде Архангельска и 300тысяч ефимков выставлять не будут.

Рассказал так же, что нашли для Михаила станицу казачью, царю верную, рядом стойбище мирных башкир, договор у них с казаками, об обороне. Заправляет, как не странно, баба, вдова их бывшего старшины, у нее пять сыновей, ими она и командует и всех в кулаке держит. Старший жениться хочет, ему деньги на выкуп невесты нужны, так что за хорошую сумму они Михаила примут. Юрту отдельную поставят, кумыс готовить будут, так что поезжайте, пока реки подо льдом. До Нижнего Новгорода по дорогам, там по Волге, а затем на Яик. Дружину можно любую взять, они лишних воинов только приветствуют.

Собрались быстро, поехали. Насте объяснили, что едут папу лечить, так что отпустила без слез, видно, сама что-то чуяла.

Глава 44

Это было удивительно, но Михаил никогда в жизни не чувствовал себя таким свободным, как в это вынужденное пребывание в Башкирии. Все время над ним висел какой-то долг. Даже в раннем детстве он постоянно слышал — «Ты должен учиться, должен готовить себя к службе государевой, должен, должен, должен…» Потом появилась эта первая «должность». При будущем царе Михаиле, но хоть она и переросла в дружбу, все равно на нем висел долг — передавать письма Филарета, следить за Марфой и ее родней, пытаться дать Михаилу какие-то знания… Потом Лебедянь, после — Европа, Польша, шведы… И сейчас, хоть на несколько месяцев он оказался совершенно свободен. Волен делать не то, что нужно, а то, что хочется. Так что он, вопреки разуму, был готов благословлять фактически смертельную в то время болезнь за эту малую передышку. Анна не могла надивиться на своего Мишу, как бы узнавая его заново. Настоящего, не скованного рамками того самого долга, правилами поведения княжеского сына, человека на государевой службе.

Он быстро завел хороших друзей среди казаков, охранявших недавно построенную крепостцу Уфу, и, к ее удивлению, среди башкиров, в короткие сроки освоив основы их языка. Так что изъяснялся с гостеприимными хозяевами на странной смеси русского и башкирского. Глава стойбища, почтенная Айгуль-апай распорядилась поставить совсем новую юрту для уважаемого Михай-бабая с женой. Ее младшей, незамужней дочери Галиме было поручено готовить гостям кумыс, как только народятся жеребята. В степи уже сошел снег, совсем скоро она покроется ковром из весенних цветов, которые потом уйдут под землю, уступив место обильным травам.

Пятеро сыновей уважаемой апай, от старшего, парня лет 25, до младшего, юноши лет 14, быстро подружились с молодым русским «эфенди». И, пока Анна скучала в юрте, или сидя на ковре около нее, он носился на диком башкирском скакуне по степи, учился стрелять из местного лука на скаку, охотился с орлом или соколом на местных лисиц — корсаков, или с собаками, местными борзыми «тазы», на степных волков и шакалов. Расстраивался, что не захватил с собой пару псов с отцовской псарни, гораздо резвее и сильнее местных. Впрочем, местные борзые могли бежать гораздо дольше,