Читать книгу "Воронья стража - Владимир Свержин"

– Ты ба! – наконец выдавил могутний казак. – Хай мэни грець! Вин же ж по-нашому лаэться![50].

– Ото тю на тэбэ тры разы! Кажу ж людською мовою – козак я з Мыргороду! Тамтэшнього полку сотнык – Сэргий Лис![51].

– Ой, лышенько! – покачал головой обескураженный громила, трубным голосом окликая своих знатно подпивших соратников. – Та прокыньтэсь вы, бисови диты! Чортопханци лэдачи! Дывиться, якый до нас пан сотнык у гости завитав![52].

Десятка три пьяных казацких рож начали шарить по лысинам в поисках оселедцев, чтобы, ухватившись за них, вручную собрать мозги в кучку.

– Сидайте до нашего столу, будь ласка! Яка нэсподивана вдача – за стильки крайни браточка зустриты! Сидай, дружэ! Мэнэ звуть Иван Волошанин на призвысько Пидкова. А цэ браточки мои…[53].

Мне недосуг было выслушивать поименный список лихих рубак казачьей вольницы, ухмылкой Провидения заброшенных в заштатный гарнизон за тридевять земель от днепровских круч. Голландские дюны слабая замена отвесным скалам Хортицы, но казачья доля – перекати-поле! Моя же участь во многом зависела от того, насколько долго я сумею удерживать внимание бургомистра романтическими бреднями об ужасном пирате Авокадо Кокосе.

– В ночь перед битвой, которую потомки запомнят как битву при Лепанто, он бежал со своего корабля “Красная жемчужина”, предав султана точно так же, как до этого предавал герцога Тосканского, Карла IX и тунисского бея. Предательство по смерти этого коварного негодяя воздвигнет ему памятник из костей всех тех, в чьей смерти он повинен! Бежав от Сулеймана, этот соблазнитель передал испанцам секретные планы турецкого флота. За это король Филипп помиловал кровавого отступника, тем более что правитель Испании вечно нуждается в деньгах, а несметные сокровища шахиншаха Масуда, как мы помним, этот самый, с позволения сказать, дон Гарсиа припрятал где-то в тайнике на Кипре. Но этого ему было мало! – патетически взвыл я, краем глаза наблюдая, как отваливаются челюсти у присутствующих, включая не избалованную сказками Шехерезады огнекудрую Бэт. – Он соблазнил престарелую супругу графа де Сантандера, и смерть от яда постигла этого достойнейшего из грандов Испании! А едва-едва лишь успела остыть от солнечных лучей решетка, запирающая родовой склеп, новоявленный дон Гарсиа повел под венец каргу, годящуюся ему в матери!

Я лихорадочно перебрал в памяти список смертных грехов и, пожалев о его краткости, прибавил к портрету несчастного генерала очередной колоритный штрих:

– Но недолог был медовый месяц мужеубийцы! Спустя неделю, всего лишь неделю, очутилась она в подземельях инквизиции, обвиненная в колдовстве и ворожбе собственным, с позволения сказать, новоявленным супругом. И это лишь потому, что она застала его в объятиях юного ординарца!

Лис бы мог мною гордиться! Режиссеры мексиканских телесериалов и вовсе бы наперебой бросились уговаривать меня оставить неблагодарное занятие оборонять чужие крепости и моля посвятить свой гений созидательной карьере сценариста. И все лишь для того, чтобы выгадать несколько лишних минут!

А между тем мой деятельный напарник продолжал стремительно окучивать, как это у него называлось, загулявших соотечественников.

– Ось так я и став прынцеви як тинь. Вин бэз мэнэ ни до кого! Бо вже ж ни слушнойи промовы сказаты, ни кулиш зварыты – ничего нэ вмие! Отака вона кров блакытна![54].

– Так тэпэр, по всьому, ты, выходыть, шляхтыч коронный?![55].

– Та отож шо шляхтыч. Без пъяты порток магнат! Прынц же ж мий – крулев брат, и нашему крулю Францишку родыч[56].

– То добре! – восхищенно покачивая головой, проговорил Иван Волошанин.

– То гарно, то гарно, алэ ж мэпи цэ тьфу! Колы бажаетэ то я для кожного з вас, хоробрых льшарив запоризькых – в един час шляхэтство выговорю![57].

– Та брэшэш![58]– Глаза ватажника заинтересованно вспыхнули.

– Та щоб мэни з цього мысця не зийты! Та щоб я ось тут на мисци луснув![59].

– Побожысь!

– Як Бог свят! – Лис осенил себя широким православным крестом, покосился в угол, где должна была бы висеть икона с лампадкой, и, не обнаружив ее, смачно сплюнул на пол. – Напасть бусурманская!

– Вирю! – пьяно кивнул Подкова. – Гэй, шинкар! Чарку пану сотныку![60].

Испуганный трактирщик, вынужденный мириться с едва прикрытым разбоем казачьей вольницы, скривившись, точно от хронической изжоги, поднес шевалье д'Орбиньяку кубок. По всему видать, не первый!

– За братив-лыцарив шляхетнойи Сичи! За гостри шабли! Та щоб у наших ворогив в горли пирья поросло![61].

Гул одобрения вторил цветистому тосту моего друга. Он сделал большой глоток и замер, точно пораженный столбняком.

– Цэ ж якэсь дыво! Яка потворна гыдота![62]– Лис повернулся к трактирщику, напрягшемуся в предвкушении неминуемого погрома. – Ты что же, милейший, – переходя на голландский, задушевно спросил мой адъютант, – славных рыцарей, честных казаков, поишь жидкостью для мытья котлов?!

– Да это… – начал было оправдываться трактирщик.

– Только не говори, что тебе привезли ее из Виллабаджо! Там все потратили во время последнего праздника! – яростно взорвался “миргородский сотник”.