Читать книгу "Руны и зеркала - Елена Клещенко"

– А дальше что? – прокричал из кабины господин Виклунд.

– Ручка управления двигателем, мой господин.

(Всё же проговорили три раза, сказал, что выучил!)

– Ручку от себя?

– На себя! От себя рычаг управления.

– Так?

– Надеюсь, что так! Теперь ждите сигнала от механика! Ждите, ни в коем случае не включайте зажигание раньше, а то покалечите его!

– Я помню, – обиженно отозвался господин Виклунд.

Шепот за спиной, мелодичный смешок, снова шепот. Кузина ученика и подруга кузины, стокгольмские девицы в модных нарядах, с модными словечками. Надо будет добавить в счет графу «присутствие зрителей на уроке»…

– Можно?

– Да!

Мотор жутко взревел, зататакал и заглох. Механик незаметно сплюнул. То есть незаметно для начинающего пилота. Девицы-то наверняка заметили.

Заметила и Гюда, сидящая под кровлей ангара между стрижиными гнездами. Она была согласна с механиком, ее спросить, такого остолопа не следовало бы сажать в аэроплан, да и вообще не давать бы ему в руки ничего острее ложки. Но тут были замешаны людские деньги.

– Он не работает!

– Ничего страшного, господин Виклунд. Помните, мы говорили, что подачу топлива увеличиваем постепенно? И слушаем мотор, чтобы он работал ровно.

– Ровно, это как?

– Прибавляйте плавно, и поймете. Звук будет… гм, ровный.

Оскару было жаль ученика. Он таких уже встречал, неплохих людей с душевным малокровием. Доброе сердце, хорошие мечты – вот, например, управлять аэропланом, – но прячется, как улитка в раковину, при первых же трудностях, первых смешках или косых взглядах, усилия для него нестерпимы. Нет, этот аэроплана не купит, да и курс обучения до конца не пройдет, вернется к своим книгам, к вечерам в клубе или в театре. И до конца жизни будет рассказывать, как почти что стал пилотом, – потом, когда забудется позор. Его было жаль, но учебный Блерио 1911 года – верную рабочую лошадку со снятой обшивкой крыльев, чтобы не летать, а только ездить – жаль еще больше.

– Левую руку вверх! – ученик забыл про условный знак, и Оскар сам махнул помощнику, чтобы отпускал хвост. – Педали! Педали! Управляйте педалями!

Дальнейшего он не ожидал даже от господина Виклунда. Легонький Блерио сделал стремительный пируэт, словно танцор в бальном зале, девицы шарахнулись от пятиметрового хвоста, громко вереща, да и сам Оскар ретировался с поспешностью, не подобающей офицеру. Быть задавленным рулящим аэропланом – глупейшая смерть для авиатора. Потом выяснилось, что ученик со всей силы наступил на одну педаль, а другую не мог найти, пользуясь его собственными словами. А под занавес вместо малого газа просто выключил зажигание – еще одна вещь, относительно которой они говорили…

Что-то хрустнуло, и в наступившей тишине раздался ясный девичий голос:

– Это и есть рулежка по земле, господин учитель?

И заливистый смех на два голоса. Всё им хиханьки, длиннохвосткам. Хотя Гюда и сама хохотала, упершись лбом в колени и всхлипывая. Как он вертелся, нет, как он вертелся! Как мельница!

– Очень хорошо, господин Виклунд, – невозмутимо сказал Оскар, не удостоив девиц вниманием. – Мы с вами приступили к управлению аэропланом на земле и усвоили основные его принципы. Полагаю, на сегодня достаточно.

Но это была присказка, а сказка началась назавтра.

– Доброе утро, господин Дальгрен. Мой двоюродный брат передал мне свои оплаченные уроки. Вообразите, он решил, что авиация не его стезя!

Трогательный взгляд снизу вверх на рослого учителя. Голубые глаза – два цветка цикория. Жакет и юбка чуть темнее глаз. Очаровательная улыбка. Тугой узел волос на затылке, шляпка с цветочками, тоже голубыми, разумеется.

– Фрекен Виклунд, боюсь, я не совсем понял вас. Что значит «брат передал вам свои уроки»?

– Очень просто. Это значит, что я буду учиться вместо него. Конечно, мне придется начать с самого начала, у меня совсем нет опыта. Но теорию я помню, я учила вместе с Гуго, можете проверить.

Пока она щебетала, Оскар успел сложить в уме и проглотить несколько неподходящих реплик: «как это вы будете учиться?»; пару-тройку неприемлемых выражений по адресу избалованных девиц, которые начитались дурацких книжек и статей о женском равноправии и отправились сеять хаос везде на своем пути; наконец, «это непристойно и опасно»… А, вот:

– Всё это замечательно, фрекен Виклунд, но вам нужно сперва заручиться согласием руководства школы. Видите ли, ваш случай несколько необычен.

– Прекрасно вижу! Я знала, что вы так скажете, и заранее вооружилась. Руководство школы – старый знакомый моего отца, а моя сестра училась вместе с его супругой. Прошу вас.

Еще насмехается. В конце записки (ага, ее зовут Эдит!) Энок приписал: «Но только К-7!» Как будто кто-то собирался разрешать ей взлетать или даже подлетывать. Ладно, проигрывать надо уметь. Оскар широко улыбнулся.

– Что ж, во многих странах уже есть женщины-авиатриссы, чем хуже наши соотечественницы? В добрый час, дорогая фрекен, я к вашим услугам. Но как вы, э-э, попадете в кабину?

– Очень просто!

Всё у нее очень просто. От этой простоты у Оскара глаза на лоб полезли. Оказалось, что ее модная юбка распахивается, как у индийских танцовщиц, а под ней, а под ней, а под ней – шаровары. Широкие, выглядят как оборка или что там бывает у летних юбок, пока она ходит, как положено особе женского пола, но когда она лезет в кабину Блерио, того самого, со снятой обшивкой крыльев, на котором вчера вышивал узоры ее кузен… в общем, сразу ясно: штаны! И теннисные ботиночки. Оскар оглянулся на механика и рабочих – и сам сделал каменное лицо.

А она уселась в кресло пилота, старательно пристегнулась. Опробовала педали – чуть слышно скрипнули тормоза.

– Проверьте меня, господин Дальгрен. Ручку двигателя вперед, ручку управления на себя. Так? И жду сигнала.

Эта девица, по крайней мере, не хуже своего родича. Что, правда, и нетрудно. Нет, если начистоту – она была лучше многих учеников. И по окончании урока Гюда так и не дождалась, когда Оскар вернется на фабрику, как собирался. Они с фрекен Виклунд увлеченно беседовали о новых моделях аэропланов и британской авиатриссе, покорившей Ла-Манш, пока все не пошли обедать, а потом он вызвался проводить ее в город. У людей так принято. А что Гюде не по душе хорошенькие девицы, которые норовят всем вертеть и раздают приказы, будто королевы, это ее, Гюды, дело. Так говорила она себе, возвращаясь в сумерках.

Есть примета – если ночью в тишине, в пустом доме, услышишь тоненький писк, будто бы дитя плачет, это к переменам.

Ой, нет! Гюда остановилась на полушаге и закрыла руками уши. Отняла руки – писк шел из ее каморки. Ой, силы светлые, пусть это будет не… разве мы плохо живем сейчас?!