Читать книгу "Голубая кровь - Олег Угрюмов"

Это был напиток, который пили боги обоих миров…

/Что же он медлит?!/

Кайнен рубил, колол, крошил, уворачивался и уклонялся от клыков и серпов, свистящих иногда на волосок от его головы, он вонзал верный раллоден в черные равнодушные глаза и обрубал конечности, стараясь не обращать внимание на жгучую боль в тех местах, куда попал яд. Но так не могло продолжаться слишком долго. Он и без того был удивлен своей удачливостью…

Он лез на холм во главе отряда милделинов и раллоденов, которых с каждым шагом становилось все меньше. Они прокладывали путь к Городу, устилая его собственными телами.

Таленар еще успел поразить аухкана, на которого насели сразу двое его воинов. Видимо, ему удалось попасть в какую-то жизненно важную точку, потому что движения чудовища замедлились, и вскоре он скрылся под грудой человеческих тел…

А потом перед таленаром вырос гигантский воин врага. Аддон окинул его взглядом и понял, что этого монстра ему не одолеть — не то он слишком устал, не то просто человеку не под силу такой подвиг.

Монстр совершил странное движение верхними конечностями, и таленар с ужасом обнаружил, что у него нет правого плеча и руки…

Это была невыносимая боль и невыносимый страх. Он заслонил лицо левой рукой, чтобы не видеть свирепого противника, и луч заходящего солнца, отразившись от алого камня знаменитого перстня, еще одной кровавой каплей скользнул по черной броне.

/Ну же!/ Но клешнерукий внезапно сомкнул клыки и осторожно опустил его на землю.

И прямо над ним — он уже почти ничего не мог разглядеть за кровавым маревом — глаза в глаза…

— Руф!!! Сын мой!

Ледяная ладонь ложится на лицо. , На серо-синей коже руки отчетливо выделяется перстень с резным алым камнем. Крохотный огонек, словно свеча в ночи, по которой все заблудившиеся могут найти дорогу домой.

/Твое желание будет исполнено, смертный…/

Что-то гибкое, скользкое и милосердное забирается ему в сердце и устраивается там, убаюкивая и утешая.

/Серебряная ладья выплывает из кровавого тумана, и в ней он видит Либину — улыбающуюся, красивую, единственную женщину на свете.

Засыпай, omeц, ,

Пусть в прекрасный сон

Унесет ладья

Под хрустальный звон

На волшебный луг,

Где любезный друг…

— Спасибо, сынок, — шепчет Либина, обвивая его шею руками…/

6

Их оставалась жалкая горстка, державшая оборону у развалин крепости, в которой умирал Шигауханам.

Оборванные, грязные, потерявшие человеческий облик люди шли на приступ бывшей твердыни аухканов. И им, людям, было уже все равно, какой ценой достанется победа.

Потому что люди могут забыть себя во имя любви, но гораздо чаще забывают себя в ненависти.

Он стоял рядом со своими воинами, готовясь дорого продать жизнь.

Двурукий оглядел выживших масаари-нинцае несколько тагдаше, один жаттерон

/у подножия холма валялись искрошенные в щепки бираторы. и месгенеры, щедро окрашенные голубыми и алыми красками. И это было невероятно красиво/ ,

два алкетала, чьи переливающиеся панцири были слишком повреждены и потому уже не создавали никаких иллюзий, двое голгоцернов, пятеро или шестеро пантафолтов, истекающий кровью астракоре, опирающийся на хвост, на котором не осталось ни одного шипа, Шрутарх, Шанаданха и

/ — Зачем ты сюда пришел?

— Я могу пригодиться, Рруффф.

— Тебя убьют так же, как Вувахона.

— Я могу царапаться и больно кусаться.

— Уползай!

— Я не оставлю тебя, Рруффф. Я не смогу защитить тебя во время битвы! Я буду заклеивать раны — это очень важно. Я все равно не уйду.

— Прочь отсюда!!!

— Не кричи. Я не глухой.

— Прости меня./

шетширо-циор по имени Садеон.

За их спинами, в разоренном и разгромленном городе, не оставалось никого. ; Людей было значительно больше. Можно было бы сказать — неизмеримо, но эти гхканы стоили нескольких сотен воинов, и потому у людей было численное преимущество. Вот так — ни больше ни меньше.

Но Руфа Кайнена пугали не солдаты противника, а всего лишь один качающийся от изнеможения воин в измятых и окровавленных доспехах, щедро украшенных золотом.

Потому что Руф не знал, сможет ли он поднять руку на царицу Аммаласуну.

Люди добрались до верха и ринулись в атаку. Уна бежала в середине этой толпы, потерявшей сходство с кем бы то ни было из известных существ, и кричала, насколько хватает сил:

— Я люблю тебя, Руф! Я люблю тебя! И он понимал, что это последнее «прости» и «прощай» и что это ничего другого не значит.

Арзубакан тонко пел, рассекая воздух и доспехи, вонзаясь в тела, снося головы и руки, сжимающие оружие. Хлестали вокруг хвосты и клешни, мерно поднимались затупившиеся секиры, с чавкающим звуком вонзались в людей серпы… Визг, вой, звон, стук. Он начинал терять связь с реальностью. И именно тогда они встретились лицом к лицу Она стояла перед ним без шлема, и голубая кровь промочила обрывки плаща. Каштановые некогда волосы с серебристой прядью прилипли к мокрому лбу. Удивительно, что она осталась жива.

— Я люблю тебя, Руф. Такого вот, мертвого, нечеловека, — задыхающимся голосом сказала Уна. — Очень важно, чтобы ты это знал.

Земля содрогалась под ногами.

Позади сражались и умирали остатки их отрядов.

— Я люблю тебя. И может быть, когда-нибудь, там, где ты написал, мы снова встретимся и сможем начать все сначала…

В этот миг бородатый милделин с одним глазом — на месте второго была дыра, и оттуда торчали какие-то красные и багровые ниточки и обрывки — обрушил топор на голову Садеона.

— Нее-ет! — закричал Руф, набрасываясь на человека.

Один удар Арзу бакана тот еще смог отразить, приняв его на окованную бронзой рукоять, но от второго уже не ушел и осел к ногам подбегавшего товарища, скребя пальцами мокрую, жидкую от пролитой на нее крови землю.

— Прости. — Это слово пробило его насквозь в том же месте, куда вошел раллоден царицы Аммаласуны.

Где-то далеко, у горизонта, вздымалось зарево пожара. Это горели леса.

— Прости…

Ее глаза стали совершенно бессмысленными, а из приоткрывшегося рта хлынул тонкий пурпурный ручеек. Из груди с хрустом выломилось острие клинка Шанаданхи. Она стала падать, надавливая всем телом на рукоять раллодена и пропихивая лезвие меча в тело любимого.

Раллоден сломался с легким звоном, и, услышав его, Руф внезапно понял, что вокруг наступила тишина.