Читать книгу "Ричард Длинные Руки - князь - Гай Юлий Орловский"

Он кивнул мне с благодарностью, я кивнул в ответ, мол, пустяки, ты же тоже заплатил бы за меня, будь у тебя лишние деньги.

Он молчал, пока пожирал все, как лесной пожар, я напряженно размышлял, как разыскать Хоффмана и разделаться с ним, что-то он тревожит меня не меньше, чем сам Карл…

С флотом и усиленной защитой гавани как-то подзабыл почти про железную дорогу, а ее строят круглые сутки, сменяясь бригадами. Как только протянут от Тоннеля хотя бы в Турнедо, это же будет неиссякаемое пополнение армии, причем — быстрое, никаких утомительных маршей.

Ветеран доедал мясо, я взмахом руки велел слуге подать ему кувшин с вином, плачу я, вот деньги вперед…

— Благодарю, — обронил наконец воин густым голосом. — Еда — понятно, а вино — это уже роскошь…

Я отмахнулся:

— Не обращай внимания.

Он покачал головой:

— Вы заплатили ему втрое.

— Да? — спросил я. — Неужто у нас инфляция?.. Собственно, это женское дело — считать деньги.

Он хмыкнул:

— Когда заканчиваются, каждый начинает считать.

Я снова отмахнулся:

— Мне везет, всегда хватает.

Он оглядел меня внимательно:

— Чувствуется, вы не простых кровей… Из благородных?

— Очень, — подтвердил я. — Веду свой род от самого Адама и Евы.

Он хмуро улыбнулся.

— Я тоже, но на родственников мы не больно похожи. Ко мне, к примеру, никто не обращается «ваша милость»…

Он взглянул на меня пытливо, я ответил с достоинством:

— Ко мне можно как к милости, можно и как к высочеству. Мы, бродячие рыцари, не очень-то следим за ритуалами.

Он посмотрел с недоверием.

— Если даже высочество, — сказал он хмуро, — то с чего тут углы отираете?

— Дурью маюсь, — ответил я честно.

— А с чего?

— Нужно как-то месяц убить, — объяснил я. — Целый месяц до одного крайне важного дня! Хотя уже поменьше, конечно, но все равно.

— Так займитесь чем-то другим.

— Не могу, — ответил я, сердитый на самого себя. — Только о том дне и думаю. От него слишком много чего зависит! Если что не так, все рухнет.

Он подумал, поморщил лоб.

— А что за день? Вроде бы нет важных… Разве что Святого Агапия? Но до него не месяц, а неделя…

— Агапий, — ответил я, — это, конечно, да, весьма. Он же святой! Еще какой, ну да… Очень святой. Но как-то не до Агаперия, ибо человек — это целый мир, вселенная, можно сказать, вообще-то как бы! Это я, понятно. Для меня важный я, а святой Агаперий чуть ниже на ступеньку.

Он хмыкнул:

— Ну хоть попытайтесь заняться чем-то другим.

— Можно бы, — ответил я, — но вдруг сломаю или напорчу? У меня такие умные помощники, что лучше не вмешиваться. Да и заниматься государственными делами так неохота… Я же был таким прекрасным и благородным рыцарем, вспомнить противно, каким хорошим дураком был и какой сволочью стал.

— Ну-ну?

Я сказал с воодушевлением:

— Придумал! Когда стану королем, начну по ночам надевать маску, выходить на улицы родной столицы и вершить справедливость!.. Неча всяким королям и законам навязывать нам несвободу и всякое там!.. Я приду дать вам волю, люди! А то и вовсе создам оппозицию, буду ее потихоньку финансировать из казны, добиваться отмены привилегий, коррупции, произвола короля…

Он смотрел скептически.

— Ничего не понял. Против какого короля?

— Против вот этого, — пояснил я и постучал кулаком себе в грудь. — Потому что он свинья, свинтус, свинтус грандиозус, потому и стал королем!.. Именно потому хороший человек вынужден идти в оппозицию, а оттуда я его выведу на баррикады, если не струсит…

Он поинтересовался, явно забавляясь:

— А не струсит?

Я отмахнулся и сказал безнадежным голосом:

— В том-то и дело, что он честный, а честный хоть и струсит, но пойдет. И потому, пока его еще там не убили, я пока порезвлюсь с благородными подвигами как дурак, поосвобождаю принцесс…

Он фыркнул:

— У нас тут принцесс давно не бывало. Но принцы есть.

Я отмахнулся:

— Принцы пусть сами освобождаются. Они хоть и не мужчины, а принцы, но требования к ним как к мужчинам, вот такая у нас странная диалектика. От меня тоже порой кто-нибудь из старых друзей, кто помнил меня еще как странствующего рыцаря… эх, были деньки!., требует, чтобы я вел себя соответственно…

— Ну и?

Я скривился:

— НО я же государь, можно сказать, хоть и мелковатенький пока!.. Какой же я тогда рыцарь? Если буду рыцарить, все королевство моментально про… профекалю, даже мои закадышники дураком назовут! И не только королевство, всех влиятельных друзей подставлю. Не-е-е-ет, я буду на троне править железной рукой просвещенного деспота, а ночами бороться за демократию и гуманизьм. Вот тогда и стану уравновешенным человеком.

Он смотрел уже не просто заинтересованно, а ошалевши по самые уши.

— Это… как?

— Люди — сложные натуры, — сказал я со знанием дела. — В каждом из нас живет сволочь. В ком-то большая, в ком-то поменьше, а у некоторых, говорят, совсем маленькие, хотя в это не верю, раз у меня у самого просто смотреть страшно, как Джомолунгма какая-то. Что делать, если Ева не утерпела, пока Адам спал… Но в то же время в каждом есть и божья искра! Тоже у кого-то мелкая, у кого-то средняя, а есть и такие, у которых просто пламя…

Он хмыкнул:

— Но вы в это не верите, так?

— Конечно, — подтвердил я. — Если у меня она меньше инфузории туфельки, а то и хламидомонады, то как у кого-то может быть больше?.. В общем, как я понимаю, кого Господь любит, того испытывает по полной, чтобы потом отобрать в свой небесный легион для битвы в Валгалле с Антихристом… ой, что-то у меня глаз задергался… В общем, мне соскучиться не дают, как я ни стараюсь… Да ты пей, вино хорошее!

Он пробормотал:

— Да я от ваших речей уже одурел так, что и вина не надо. Хотя, конечно, кувшинчик с собой возьму с вашего разрешения.

— Бери, — сказал я.

Глава 10

Оставшиеся дни я так и провел на постоялом дворе, выстраивая свою стратегию на будущее и выгранивая политику завтрашнего дня. Хотя перерыв в делах и вынужденный, но, чувствую, пошел на пользу, многое прояснил сам для себя, заодно попрактиковался и со своими приспособляющимися к этому миру возможностями.

Одежду и обувь могу видоизменять достаточно легко: хватает двух-трех минут, чтобы роскошный костюм лорда превратить в потрепанную душегрейку из звериной шкуры, какие носят самые бедные пастухи, а изящные сапоги — в растоптанные башмаки из грубой воловьей шкуры.