Читать книгу "Табель первокурсницы - Аня Сокол"

Я все-таки вырвалась, Хоторн где-то оставил шапку, куртка была расстегнута, кожа на щеках покраснела, словно от быстрого бега.

– Не… не трогайте! Я… я… успокоилась, – проговорила я, хотя знала, что мне не поверили. Но первый отчаянный ужас отступил. Паника сменилась страхом, но этот страх уже не затмевал разум.

– Не медлите! – раздался хлесткий, как удар, приказ матери. – Дочерью я займусь сама, а вы верните мне мужа и сына или можете считать себя безработным!

Еще я запомнила ее теплые руки. Ей самой было страшно, но она нашла в себе силы забыть про свой страх и попытаться отогнать мой.

Один раз отец застрял в снежном буране на западной половине Чирийского хребта. Было страшно, но не так.

Илберт переболел лихорадкой, которая выкосила половину деревни. Было страшно, но не так.

Матушка как-то свалилась с лошади и пролежала в беспамятстве сутки. Было страшно, но не так.

Смерть всегда ходила близко и всегда отходила в сторону, а сегодня решила заглянуть в окно и раздвинуть костлявым пальцем занавески.

Я слышала шепотки женщин, чувствовала их жалостливые взгляды, еще недавно обращенные друг на друга.

Матушка привела меня в дом, усадила в кресло, напоила горьким отваром, от которого чуть закружилась голова, и попросила посидеть тихо. Ничего не делать, просто посидеть.

А потом началось самое утомительное. Ожидание. Оно было похоже на медовую патоку, в которую кто-то переложил кизила, и оттого она приобрела горьковато-кислый привкус. Спасательный отряд ушел в горы. Илистая Нора замерла, разговоры смолкли, сменившись молитвами. Смолкли птицы, падал невесомый снег, и только Иллия, такая же бурная и непокорная, ревела у берегов, беснуясь и бессильно врезаясь в камень.

Наверное, я задремала, съежившись в старом бабушкином кресле, обивку которого матушка все никак не могла сменить, а когда открыла глаза, поняла, что в холле кто-то есть. Неровная и чуть подрагивающая в пламени светильника тень ложилась на пол и почти касалась ножек кресла.

– А ведь если передвинуть вот тот буфет, что покрывается пылью, здесь будет намного больше света, вы не находите, леди Ивидель?

В холле первого этажа стоял Грэн Роук, нотариус третьего ранга и по совместительству опекун Мэрдока. Стоял и разглядывал сквозь лорнет темные бревенчатые стены старого дома.

– Вряд ли вам представится случай проверить, – прошептала я, но в пустом помещении мои слова прозвучали неожиданно громко.

– Ну, не скажите. – Он повернул лорнет ко мне. – Я просил вашего батюшку включить в приданое этот дом. Зачем он ему, когда семья живет в замке? Правильно, незачем, но он уперся, аки горный тур. А теперь что? – Роук поднял брови.

– Что?

– Теперь этим будет распоряжаться не он, в свете последних событий, так сказать.

– Но и не вы. И даже не граф Хоторн. – Я встала. – Согласно уложению князя, если род теряет наследника мужского пола, – я замолчала, на миг закрыв глаза, – то наследование едет через поколение по женской линии. Титул графа Астера и все остальное получит мой второй сын.

– Если он у вас будет, – скривился нотариус. – Пока об этом рано говорить.

– Вот именно. Мои отец и брат еще не умерли.

Сколько часов мужчины уже провели под завалом? Много, за окном начало темнеть…

– Своенравие и дерзость не самые приятные качества в женщине. – Нотариус оглядел меня сквозь лорнет с головы до ног, но впервые мне было безразлично, как я выгляжу. – Думаю, договориться с вашим братом будет намного проще.

– Это вряд ли. Илберт куда упрямее меня, да и потом, он мужчина, если от женщины вы можете отмахнуться, то от него не получится.

– А с чего вы решили, что я говорю об Илберте? – Он прищурился, стеклышко поймало луч уходящего солнца и сверкнуло. – И с чего вы взяли, что именно ваш, – он выделил это слово голосом, – сын унаследует графство?

Я даже не сразу поняла, о чем он говорит, а когда поняла…

– Вы… вы сумасшедший?

– Я нотариус, знали бы вы, леди Ивидель, сколько дворян только за последний год вписывало в завещания бастардов, ну или вычеркивало их. – Он рассмеялся.

Неужели отец? У него есть бастард? Нет, не могу поверить… Мы бы знали, и матушка… Девы, матушка!

– Уходите! – прошипела я.

– Простите, леди Ивидель, но хочу напомнить, что я законный опекун вашего жениха, и не вам мне указывать…

– Убирайтесь, или я велю спустить собак.

– Не посмеете, вас же потом…

– А вы проверьте. – Я развернулась и пошла к выходу. – А что касается этого «потом», до него еще надо дожить. Как вы думаете, многие ли возьмутся осуждать девушку, едва не потерявшую отца и брата? Обезумевшую от горя единственную наследницу Астеров?

Он выругался. Очень нехорошо выругался и, с неожиданной силой оттолкнув меня с порога, вышел на улицу первым. Я прижалась лбом к отделанной темным деревом стене. Распахнутая дверь скрипнула, крупные хлопья мягко засыпали чужие неровные следы. Еще несколько минут, и от них не останется и воспоминания. Свет полукругом падал из проема, усиливая подступающий сумрак, создавая впечатление, что я осталась на белом свете одна.

Вдруг навалилось одиночество. Где все? Где матушка? Где Лиди, в конце концов? Готовят еще один отряд? На этот раз последний, потому что нельзя бесконечно посылать людей в ненасытное брюхо скалы.

Я сдержала подступающие слезы. Все происходящее вдруг показалось мне таким мелочным, таким ненастоящим. Приданое, сватовство, помолвка и даже учеба в Академикуме.

Я вышла во двор, даже не надев пальто. За высохшим деревом горел костер, на овчарне лаяла собака. Чувство одиночества тут же ушло, зато ощущение ненастоящести, бесполезности осталось.

Что я могу? Почти ничего. Только ждать и молиться.

То и дело увязая в глубоком снегу, я пересекла двор и распахнула дверь в часовню. Там было жарко натоплено и душно из-за пламени свечей. Сегодня их поставили чересчур много. Три статуи у стены с немым укором взирали на еще одну, пришедшую к ним, пришедшую просить о чуде.

Богини: Одарительница, Радетельница и Искупительница. Три сестры. Три Девы, создавшие Эру и в гневе разделившие ее пополам.

Та, что принимает дары и не менее щедро отдает, стояла справа. Отлитая из бронзы статуя девушки с распущенными волосами выше меня на голову. Она робко улыбалась вошедшим, протягивая вперед левую руку. У ее ног лежали овощи, фрукты, бусы из янтаря, запечатанная бутылка вина, а может быть, масла, иногда в храме появлялись даже куски сала или тушки животных. Дары Деве.

Я легонько коснулась рукой ее пальцев. Одари, и к тебе вернется.

Та, что печется о благе, стояла слева, как и сестра, вытянув руку, только правую, и перевернув ее ладонью вниз. Радетельница, заступница, дающая благословение. Незримая помощница всех трудяг, мастеровых, учеников – всех, кто просит удачи в деле. У ее ног горело не менее дюжины свечей и лежала высохшая роза.