Читать книгу "Осиновый крест урядника Жигина - Михаил Щукин"

Хранилище, в котором находилось золото, добытое за летний сезон и которое оказалось теперь без всякой охраны, стояло действительно, пустым. Столбов-Расторгуев приехал сюда специально, чтобы убедиться своими глазами. И хотя уже знал, что оно пустое, тем не менее не угасала слабая надежда — а вдруг… Но надежда погасла, как одинокая искра, упавшая на холодную землю. Он вышел из хранилища, поморщился от боли в руке и вслух выругался:

— Черт, все псу под хвост!

Именно так и получалось. Многие труды, потраченные для того, чтобы завладеть всем движимым и недвижимым Парфенова, разорив его в прах, пропадали даром. Добытое золото будет сдано в золотосплавочную лабораторию, и Парфенов может попытаться вывернуться, чтобы вернуть кредит, может затеять длинную судебную тяжбу… Хотя подожди-ка, подожди… А если сделать так, чтобы он ничегошеньки не предпринял? Он ведь полностью теперь в его руках. Что же помирать-то раньше времени! Задуманное дело еще не пропало окончательно, есть еще надежда, не погасла, как искорка на ветру.

Столбов-Расторгуев торопил коня, и от хранилища до дома Катерины долетели махом. Там все было спокойно. Часовой стоял возле крыльца, а Парфенов сидел в горнице за столом, даже не скинув шубу, и разглаживал ладонями скатерть. Поднял голову, взглянул на вошедшего Столбова-Расторгуева и отвел взгляд, будто ему было совершенно безразлично, кто вошел в дом. Смотрел на разглаженную скатерть, хмурился.

— И по какой причине мы грустим, Павел Лаврентьевич? — весело спросил Столбов-Расторгуев, усаживаясь за стол напротив Парфенова.

— Пока не вижу повода, чтобы сильно радоваться.

— Это вы верно заметили, Павел Лаврентьевич, совершенно верно. Нет у нас с вами повода, чтобы веселиться. Ни у меня нет, ни у вас. Увы!

— Кто вы такой? И что вам от меня надо? Говорите прямо.

— Кто я такой? Представлялся уже сегодня, неужели не помните? А чего мне от вас нужно — это отдельный разговор. Да вы раздевайтесь, шубу снимайте, разговор длинный у нас будет. Не желаете? Ну, воля ваша, как хотите… Итак, Павел Лаврентьевич, давайте начнем с ограбления Сибирского торгового банка. Во время этого ограбления, как вам хорошо известно, исчезли не только деньги, но и некоторые бумаги, оставленные вами в залог банку, который выдал вам преогромный кредит. Возвращать его нужно будет в самое ближайшее время, а возвращать вам нечем. Нечем возвращать! Золото, которое вы на прииске оставили на черный день и на которое надеялись, уехало неизвестно куда, проект железной дороги и результаты разысканий медной руды пропали бесследно, отсрочек по кредиту никаких вам не дадут, и что остается в сухом остатке? Остается в сухом остатке лишь одно — банкротство! Назначается внешний управляющий и начинается примитивная распродажа: один дом покупает, второй — коляску, третий — прииск, а четвертый — серебряную посуду… Да вы же сами знаете, зачем я рассказываю… И помочь вам никто не сможет, кроме Господа Бога и меня, грешного…

— Чем же вы сможете помочь? И что взамен от меня потребуете?

— Что потребую? Да сущий пустяк! Нужно вам лишь расписаться в нескольких бумагах, как говорится, ручку приложить. И все!

— А в тех бумагах будет написано…

— Совершенно правильно, верно догадались, Павел Лаврентьевич! В тех бумагах будет написано, что свои дела, находящиеся в плачевном состоянии, вы добровольно передаете в ведение Сибирского торгового банка и господина Зельманова. И вам в общем деле с господином Зельмановым будет выделен небольшой процент…

— На кусок хлеба и на стакан воды…

— Ну, зачем уж так безнадежно…

— Значит, желает Зельманов, как я понимаю, забрать мое дело в свои руки без всяких вложений, а заодно и будущий рудник. Почему же не забрать, если столько денег уже вложено и даже проект железки имеется. Ловко! К слову сказать, Азарова-то нашли? Или он и не терялся никуда вместе с бумагами?

— Найдется Азаров, никуда не денется. Надо сказать, очень уж у вас ненадежные работники, Павел Лаврентьевич, что бывшие, что нынешние, что Азаров, что Савочкин. Не берегут хозяйское добро, тащат прямо посреди белого дня. Беда! Но мы от сути нашего разговора уклонились — какое будет ваше решение?

Как бывалый и опытный охотник, Столбов-Расторгуев выставлял на возможных путях отхода флажки, заведомо зная, что зверь на них не ринется, оставлял лишь один выход, который, становясь все уже и уже, должен был в конце концов подвести под выстрел — точный, без промаха.

Но и Павел Лаврентьевич Парфенов сшит был не лыковыми нитками. Ясно видел и флажки, и единственный выход, в конце которого его ожидал выстрел. Странное дело, он в эти минуты не испытывал страха, не приходил в отчаяние, хотя прекрасно понимал, что Зельманов устроил ему настоящую ловушку. Возвращать кредит действительно было нечем, отсрочки ему никакой не дадут — это тоже ясно, а внешнее управление и распродажа имущества становятся при таком раскладе неизбежными. Он и на прииск кинулся, чтобы забрать здесь все имеющееся золото, разобраться с Савочкиным, которого начал подозревать в воровстве, и отводил на эти дела ровно неделю. Но кто ему теперь даст эту неделю? Ясное дело, что неделю ему на раздумья не дадут. Значит… Значит, надо тянуть время, тянуть, сколько возможно. И он ухватился за эту спасительную ниточку:

— Человек вы, как я догадываюсь, опытный и понимаете, что подпись моя должна быть заверена нотариусом, под простой бумажкой я расписываться не буду, иначе мне никаких процентов, даже крохотных, не видать. И где мы здесь на прииске найдем нотариуса? Или, может быть, поедем в Ярск?

— Нет, в Ярск не поедем! — быстро и решительно отсек Столбов-Расторгуев. — Личность вы там слишком известная, и мало ли что может произойти. Мы этого нотариуса прямо сюда доставим. Здесь все бумаги и подпишем. Чинно и благородно. Значит, мое предложение принято?

— А что мне остается делать? Или у вас в запасе есть другие предложения?

— Иных предложений, к сожалению, у меня нет. Даже если бы они были, я бы о них вслух не сказал. Зачем? Вы приняли именно то предложение, которое меня полностью устраивает. Честное слово, я рад, Павел Лаврентьевич, что мы нашли общий язык. Я думаю, что…

В это время по крыльцу и в сенях простучали быстрые шаги, дверь распахнулась и на пороге вырос запыхавшийся часовой, растерянно доложил:

— Там к дому Савочкин идет… Один…

Столбов-Расторгуев вскочил из-за стола, выбежал на крыльцо и остановился. За калиткой, словно раздумывая входить или не входить? — стоял, понурив голову, горный инженер Савочкин.

7

Странная птица ютилась возле печной трубы черная, как ворона, но с длинным хвостом.

Полозов поднял голову и удивился:

— Это что за животина?

Приглядевшись, Жигин рассмеялся:

— Сорока, приткнулась возле трубы и греется. А черная — от дыма, прокоптилась… Вот хитрованка, нашла место…

Сорока, словно почуяв, что на нее смотрят, застрекотала, взмахнула крыльями и уселась прямо на трубу. Разинула клюв и заголосила еще громче, словно хотела сказать — ну, чего уставились, греюсь я тут…