Читать книгу "Скелеты в шкафу истории - Анатолий Вассерман"

Непопадание в зазор

Отчего же заблаговременный контрманёвр провалился?

Во Второй Мировой войне была механизирована лишь небольшая часть вооружённых сил. Поэтому наступление, как правило, состояло из двух фаз.

Сразу после прорыва линии фронта сравнительно небольшой моторизованный авангард отрывается от основных сил и быстро уходит в глубокий прорыв. Его задача – как можно скорее добраться до незащищённых тылов. Там можно гулять во все стороны одновременно, дезорганизуя снабжение и тем самым ослабляя вражеские войска.

За авангардом в прорыв идёт основная масса войск – пехота с артиллерией. Она движется сравнительно медленно. Зато многочисленна и потому может асфальтовым катком давить подкрепления, перебрасываемые на закрытие прорыва. В конце концов пехота окружает прифронтовую группировку противника, скованную боями. Так достигается главная цель наступления – выведение из строя большей вражеской силы, чем истраченная собственная.

Важно, что при двухфазном наступлении между авангардом и основными силами неизбежно образуется зазор – просто потому, что движутся они с разными скоростями. Если ударить в этот зазор, можно с минимальными собственными усилиями отсечь авангард. Тем самым он сам лишается снабжения. И очень скоро становится небоеспособен: танки без топлива не ходят, пушки без снарядов не стреляют. Пехота же натыкается на вновь возникший перед нею заслон уже в тот момент, когда он – без помех, ибо в зазоре почти никого нет – уже сформирован и достаточно плотен. Ей приходится тратить на его преодоление новые силы – и, главное, новое время. Если за это время авангард исчерпает возимые ресурсы – он оказывается вовсе потерян.

Итак, идеальный способ борьбы с прорывом во Второй Мировой – фланговый удар в зазор между авангардом и основными силами.

Но достижение такого идеала требует не только высокой подвижности, но и точного расчёта. У нас же было плохо и с тем, и с другим.

Разница в подвижности советских и немецких войск в тот момент вовсе трудновообразима для нас, привыкших к нынешней сплошной моторизации. Я в своё время посвятил ей отдельную статью «Колёса блицкрига». Понятно, такую разницу можно возместить только идеальной точностью движения. Расчётный график надо неукоснительно соблюсти.

Между тем советские войска летом 1941-го при всём желании никак не могли соблюсти график контрудара, предварительно рассчитанный осенью 1939-го и с тех пор лишь незначительно уточняемый. Ведь за эти почти два года подвижность наших танковых соединений упала в разы.

Весной 1940-го – по опыту наших боевых действий в Испании (на тамошней гражданской войне) и в Финляндии (при смещении государственной границы на безопасное расстояние от второго по величине и экономическому значению города нашей страны) – на вооружение приняты новые танки: Т-34 и КВ. Производство предыдущих типов танков[135]остановлено. Вооружённые силы заказывали только запасные части к ним, дабы колоссальный парк накопленной техники[136]сохранял хотя бы минимальную работоспособность до полной замены новым оружием.

К сожалению, нашей промышленности, насчитывающей в основном менее десятилетия от роду, не хватало сил для одновременного освоения новых изделий и производства старых. Заказы на запчасти не исполнялись. Уже к середине 1941-го армейские склады полностью исчерпаны. Вдобавок ломались чаще всего примерно одни и те же детали. Поэтому ремонт по принципу «из двух калек собрать одного инвалида» также стал невозможен.

Между тем у новых танков и ошибки были новые. Слишком многое трудно предвидеть даже опытному конструктору – а почти все наши инженеры тогда ещё не успели набрать опыт. В результате большинство «детских болезней» техники удавалось выявить и устранить только в процессе эксплуатации.

Например, техническое задание на дизель В-2 (на нём ходили и Т-34, и КВ) содержало пункт: до запуска в серийное производство хотя бы один опытный образец должен на заводском стенде отработать без поломок 100 часов. Фактически же этот результат достигнут только к концу 1943-го – до того рекорд был около 70 часов. В полевых же условиях чинить двигатель приходилось в лучшем случае через 35 часов зимой и через 25 летом.

Кстати, причину такой разницы выявили американцы в 1942-м. Они тогда попросили нас предоставить по одному образцу всех наших танков, дабы самим понять, как должен выглядеть современный танк. Их собственные разработки к тому времени были чудовищами, порождёнными сном инженерного и военного разума. Зато «Шерман», построенный по образу и подобию Т-34, оказался довольно удачен[137].

Мы отправили в Соединённые Государства Америки по одному танку каждого типа прямо с конвейера. На главном тамошнем танковом полигоне у города Абердин их всесторонне испытали. Советский военный атташе ознакомился с результатами и оперативно сообщил их в СССР для дальнейшего учёта в работе наших конструкторов. Американцы отметили многие дельные стороны наших танков. Но указали и несомненные недостатки – прежде всего малый обзор и низкое качество оптики.

Особого же внимания удостоился воздушный фильтр двигателя: по мнению американцев, такую конструкцию мог спроектировать только саботажник. Корпус фильтра наполнен проволочной пружиной, уложенной аккуратными кольцами. Проволока смочена тонким слоем масла. По авторскому замыслу, проходящий между витками проволоки воздух завихряется, и пылинки прилипают к маслу. На заводском стенде это ещё как-то работает. Но при движении танка тряска нарушает аккуратность укладки. Где-то пружина сбивается в комки, вовсе не пропускающие воздух. Где-то, наоборот, образуются громадные зазоры, где воздух проскакивает вместе с пылью. Она, как наждак, разрушает соприкасающиеся поверхности цилиндров и поршневых колец. Летом пыли больше, чем зимой – вот двигатель и служит куда меньше.

Это – лишь один из множества примеров «детских болезней», вполне устранённых лишь на рубеже 1943–4-го годов – в конструкциях Т-34-85 и ИС. Но и по нему видно, сколь скромны были возможности новых танков в 1941-м.

Вдобавок в те времена танки не были толком радиофицированы. Передатчики ставились только на командирских танках. Подчинённые – 3–4 танка на один командирский – располагали только приёмниками. Не по чьему-то злому умыслу: наша радиопромышленность пребывала ещё в зачаточном состоянии, поскольку было слишком много задач куда насущнее.

Следовательно, если танк ломался по дороге – нельзя было оставить с ним нескольких ремонтников и распорядиться: починитесь – догоняйте. Без радио неведомо, куда догонять. Приходилось останавливаться всему подразделению – в лучшем случае роте. Поломки же были столь часты, что танки стояли куда дольше, чем двигались. Результирующая скорость марша составляла всего 10–15 км/час. Тогда как в 1939-м нормой считались 20–25 км/час для танков сопровождения пехоты – от лёгкого Т-26 до сверхтяжёлого штучного (их сделано всего 69) Т-35 – и 30–35 км/час для самостоятельно маневрирующих БТ.