Читать книгу "Стеклянный дом - Кристина Ульсон"

Проклятье! Неужели придется и его привлекать к работе?

– Я хочу самолично посмотреть этот фильм, а потом поговорить с Бергвалем, – сказал Алекс. – Где запись?

– В архиве. Хочешь, я тебе…

– Спасибо, ты уже достаточно помог. – Алекс поднял ладонь, показывая, чтобы коллега впредь держался подальше от следствия.

Сам Алекс намеревался посмотреть фильм, о котором так много говорили. Что он расскажет?

Ребекка, кто тот человек, которому было что скрывать?

55

Малене казалось, что время неумолимо уходит. Когда ей позвонили из «Монгордена» с просьбой выйти поработать, она восприняла этот звонок как благодать, но теперь, после разговора с полицейскими, оставаться на месте было невыносимо.

Теперь Малена отчетливо видела, как все взаимосвязано, как она сама, словно пешка, была вовлечена в игру, которой не понимала и в которой не намеревалась участвовать. И еще она понимала, что у нее самой есть причины держаться подальше.

Остерегаться исчадия ада!

Малена ненавидела Теа Альдрин – за упорное молчание, за нежелание нести ответственность. Вся эта история вращалась вокруг нее, однако никто так и не взялся за нее всерьез, не заставил рассказать правду, чтобы все могли идти дальше. Вернуть себе отнятую жизнь.

Ко времени обеда страх перешел в настоящий ужас. Малена не решалась выходить в коридор, прячась в комнатах стариков. Не понимая до конца всех связей, Малена, однако, осознавала, что знает куда больше, чем следует.

Паника вонзалась в живот, как острый нож.

А что, если и ее убьют? Это не то же самое, как сниматься в фильме. Умереть – это непоправимо.

А еще так много хочется в жизни успеть!

Но тут терпение Малены лопнуло, ибо если чего-то в ее жизни оказалось предостаточно, так это бессмысленной жертвенности. С этим пора кончать. Хватит играть жертву.

Не оглядываясь, Малена около полудня вышла и направилась к своему велосипеду. Утренние облака развеялись, и стало ясно, что наступил еще один погожий солнечный день.

Малена глубоко вдохнула весенний воздух.

Сегодня наконец ее душа обретет покой.

Допрос подозреваемого Петера Рюда

04.05.2009, 14.00

(запись на диктофон)

Присутствуют: Урбан С., Рогер М. (следователи), Петер Рюд (подозреваемый).

Урбан: Петер, как дела?

(Молчание.)

Рогер: Мы понимаем, что вам сейчас тяжело, однако сотрудничать с нами в ваших интересах.

Урбан: Вы же знаете, как это бывает. Больше всего достается тем сотрудникам, которые отказываются помогать во время внутреннего расследования.

(Молчание.)

Рогер: Кажется, мы имеем достаточно полную картину произошедшего на острове Стурхольмен, однако нам очень хотелось бы услышать вашу собственную версию.

Петер: У меня нет никакой собственной версии.

Урбан: Хорошо. Что это значит?

Петер: То, что я сказал. У меня нет так называемой собственной версии произошедшего. Там был только я. Стало быть, та версия, которую я изложил, – единственная.

Урбан: Мы понимаем ход ваших мыслей, но так не бывает, и вы тоже прекрасно это знаете.

Рогер: Мы провели дополнительные исследования после того, как получили ваши первые свидетельские показания, и обнаружили нестыковки.

Петер: Нестыковки?

Рогер: Именно. Просто невозможно утверждать, что вы застрелили подозреваемого в порядке самообороны. Он был безоружен и беззащитен, когда вы выстрелили ему прямо между глаз.

Урбан: Вы хорошо тренированный полицейский, к тому же высокий и сильный. У вас была масса возможностей обезвредить его, не убивая.

Петер: Я сделал иную оценку ситуации.

(Молчание.)

Урбан: Петер, вы уверены в этом?

Петер: В чем?

Рогер: Сколько вам удалось поспать после исчезновения Джимми?

Петер: Нисколько.

Рогер: Почти двое суток без сна, в постоянном стрессе. Тогда понятно, что все пошло наперекосяк.

Петер: Ничто не пошло наперекосяк.

Урбан: Все пошло наперекосяк.

Петер: На самом деле – что вы думаете?

(Молчание.)

Урбан: Мы думаем, что вы застрелили подозреваемого в здравом уме и трезвой памяти, вот что мы думаем. В лучшем случае это называется «убийство по неосторожности». В худшем – прокурор назовет это предумышленным убийством.

Рогер: Если вы хотите нам что-то рассказать, то лучше сделать это сейчас. Иначе вы рискуете сесть пожизненно. Понятно?

Петер: Мне больше нечего добавить. Ни единого слова.

56

Похоже, фильм был снят в какой-то беседке: несмотря на то что все окна были завешены простынями, угадывались солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь нее. Алекс прокрутил фильм в помещении полицейского архива фото– и видеоматериалов.

– Давненько ко мне не приходили и не просили одолжить кинопроектор, – сказал сотрудник, помогавший ему запустить фильм.

Алекс попросил оставить его в одиночестве. Интуиция подсказывала, что так будет лучше. Отключив мобильник, он отогнал все личные мысли, постоянно возвращавшиеся к ночи с Дианой Тролле, и запустил проектор.

Довольно быстро он понял, что камера стояла не на штативе – ее держал в руках неизвестный оператор, который сохранил свое инкогнито до конца фильма. Вот открылась дверь в помещение – предполагаемую беседку. Молодая женщина остановилась на пороге, заколебалась, входить ли.

Она была хороша собой. Молодая и неиспорченная – такую девушку Алекс желал бы видеть рядом со своим сыном. Или которая привлекла бы его самого в молодости. Ее платье без рукавов наводило на мысли о лете и моде шестидесятых годов. На цветной пленке было видно, что женщина загорелая. Она неуверенно улыбнулась на камеру, что-то проговорила, но слов не было слышно, поскольку фильм не сопровождался звуком.

В помещении не было мебели, вообще ничего. Готовая арена для дальнейших событий. Дверь снова открылась, и вошел мужчина – высокий, мускулистый, лицо скрыто маской. В руке он держал топор. Вид мужчины никаких особых ассоциаций не вызывал, он выглядел как универсальный образ зла. Женщина попятилась и угодила прямо в одну из занавесей; Алексу стало не по себе. Стена устояла, не дав ей упасть. Мужчина схватил девушку за руку, снова вытащил в центр помещения.

Затем он поднял топор и с размаху ударил. Она упала и замерла на полу, а он продолжал кромсать ее тело топором и ножом, который непонятным образом оказался у него в руках. Платье обагрилось кровью, и, когда он наконец выпрямился, стало видно, что оно изрезано.