Читать книгу "Простая душа - Вадим Бабенко"

Это испугало ее, она стала уговаривать себя, шепча что-то не очень связное. «Он кто мне? Никто и бог с ним, – бормотала она, зябко потирая плечи. – Напридумывала я чересчур, да еще и приехала этакой фифой. Он небось струсил, хоть и столичный мальчик. Жалеть его надо – и только, а жизни у нас разные совсем. Хоть в чем-то он, конечно, получше других…»

Ей мельком вспомнилась Москва и череда мужчин, неинтересных и ненужных, а потом – как всю последнюю неделю ее водили за нос, настраивая на романтический лад. Елизавета раздраженно фыркнула и всплеснула руками. «Нет, но каков мерзавец! – воскликнула она с возмущением и пожаловалась сама себе: – Доверчивые мы, бабы. Во все верим, что нам ни подбрось – цветы, сердце из кусочков, Число души…»

Время шло, тягучее, как патока. Бестужева сидела, не двигаясь, глядя прямо перед собой. Потом на балконе что-то звякнуло, она очнулась и оглянулась заполошно, но за стеклом не было ничего, кроме низких туч.

Кошка наверное, – подумала Лиза и повертела головой, будто заново осматриваясь в комнате. – Как же голо тут у него, даже безделушек никаких нет. Вообще, хватит о нем вспоминать, слишком много чести ему выходит. Он хитрый, и я хитрая; он в сторону, и я прочь.

Ком внутри шевельнулся вдруг, и все тело отозвалось непроизвольной дрожью. «А о чем же вспоминать-то?» – спросила она вслух и беспомощно развела руками. Еще вчера все было так забавно – был Царьков, были планы, и многое виделось впереди. Теперь же пустота подступала со всех сторон, и наваливалось ощущение несчастья, безысходности, тупика. Комната казалась клеткой, но там, за стенами, поджидал враждебный воздух, пространство, лишенное смысла, которое не измерить и не окинуть взглядом. Город тоже терялся в нем, растворяясь в реке, полях, лесах, желтой степи. Она будто ощущала их присутствие, чувствовала дыхание, запах. В них было равнодушие, убивающее надежду – и становилось ясно, как редко это бывает, когда какая-то надежда есть вообще.

Елизавета подумала, что души всех, живущих в этом городе должны иметь толстенную броню. Стихии здесь победили разум – и всякое сочувствие друг к другу. «Такая вот жизнь», – произнесла она жалобно и оторопела от верности этих слов. Ей вспомнился Крамской; она почувствовала вдруг, что его «высшие силы» не так эфемерны, как казалось – и, наверное, жестоки и недобры.

Хорошо мужчинам, – подумала она со злостью, – ищут знаки, разгадки, верят во всякую чушь. А мне не во что верить, я даже намеков не понимаю вовсе. Простушка, одно слово. Только и умею, что соблазнять, да и то не всех.

Лиза кривилась, хмурилась, прислушивалась к себе. Лучше не становилось, становилось больнее. Ладони были холодны, как лед, глаза невидяще смотрели в стену напротив. «Нужно же что-то делать!» – воскликнула она в отчаянии и тут же вспомнила про ресторан, и уцепилась за эту мысль.

«Поеду веселиться и пить! – твердо сказала себе Елизавета. – И интрижку заведу, хоть с тем же Крамским». Потом подняла руку, чтобы поправить волосы, и вдруг заметила кольцо у себя на пальце.

Надо же, бабушкину реликвию-то позабыл, – подумала она. – Небось и вправду крепко его прижали. Оставить что ли здесь, на столе? Нет, возьму пожалуй с собой – захочет, сам за ним приедет. Поделом ему, пусть позлится.

Елизавета рассмеялась нервным смешком, удивляясь сама себе. Было ясно, что сознание настойчиво искало способ спровоцировать Тимофея на еще один контакт. «Дура!» – выругала она себя, отметив все же, что кольцо, предмет материальный и зримый, компенсирует в какой-то мере отчужденность мира. В любом случае, сидеть и предаваться переживаниям больше было нельзя. Собрав все силы, Лиза выбралась из кресла и отправилась в ванную, на ходу расстегивая блузку.

Под горячим душем она наконец согрелась, и тревога отползла куда-то дальше вглубь. Растершись полотенцем, Бестужева подошла к зеркалу и мрачно кивнула своему отражению. Впрочем, настроение улучшалось понемногу.

«Кем бы нам заделаться сегодня? – спросила она вслух, покачав головой. – Инфантильной барышней или европейской львицей? Сексапилкой, проведшей бурную ночь, или нимфеткой с персиковыми щеками?..» Потом поплескала в лицо водой и подвергла его осмотру в поисках припухлостей и следов недавних слез. Результат ее удовлетворил, к тому же и морщин было немного, а кожа казалась совсем молодой.

Еще многое выдержит, – подумала Елизавета, и это сразу прибавило бодрости. Накладывая тональный крем, она почувствовала, что в ней просыпается творец – приятно было создавать себя заново, наблюдая, как из нее, такой расстроенной еще час назад, рождается другой человек. Точными движениями она, не жалея, нанесла тени на веки и тушь на ресницы и отметила, что из зеркала на нее уже смотрит очень даже красивая женщина.

Это потому, – мелькнула еще одна приятная мысль, – что она была такой с самого начала, даже и рисовать-то почти ничего не требовалось, лишь слегка кое-что оттенить. Да, глубиной глаз природа ее не обделила, они сейчас немного влажные, в этом есть особый шарм…

«Вот вам всем», – сказала Елизавета мстительно и нанесла румяна – так, чтобы скулы стали прозрачно-розовыми, словно потертыми мужской щетиной. Вид получился несколько экзальтированный, обещающий многое тем, кто хочет обжечься. Наконец, дошла очередь и до губ, им она уделила особое внимание и, как достойное дополнение румянам, сделала их яркими с чуть расплывшимся «зацелованным» контуром.

«Что ж, – оценила она результат, – очень, очень!» – и завершила процесс прозрачным «блеском», влажным, как настоящий поцелуй. Зеркало утверждало, что она неотразима, и Лиза не сомневалась, что это так и есть. Тут же она вспомнила некстати Тимофея и его «Тойоту», и как на пути в рогожинский ЗАГС ей хотелось сбросить старую оболочку, обратившись кем-то совсем другим. «Вот она, шкурка ящерицы», – пробормотала Елизавета, зная твердо, что другой ей не стать. Тяжелый ком вновь ожил на мгновение, она почувствовала себя безмерно одинокой, но отчаянным усилием прогнала ощущение прочь. Оно предвещало новые слезы, допустить которые было никак нельзя из-за тщательно наведенного макияжа.

Глава 25

Ресторан «Волжский шаман» был в городе на особом счету. Сюда приходили «повеселиться» по старинке, что подразумевало многое – от еды и выпивки до пьяной драки. За ужином здесь можно было прожить целую жизнь и долго потом об этом помнить – истории о кутежах в «Шамане» передавались из уст в уста. К тому же, кухней в нем заправлял известный повар-серб, поднаторевший в русских блюдах, а цены дотягивали до московских, что еще прибавляло очков тем, кто мог себе позволить провести там вечер.

Елизавета Бестужева появилась в главном зале, когда мужчины были уже в сборе. Она вошла стремительно, глядя прямо перед собой, с легкой победительной улыбкой – чтобы никто не заподозрил, что в сердечных ее делах, увы, не все ладно. Их столик располагался в самом центре, неподалеку от танцплощадки. Крамской с Астаховым сидели рядом и о чем-то оживленно беседовали, а Фрэнк Уайт был, напротив, молчалив и невесел, теребил в пальцах салфетку и глядел в сторону.