Читать книгу "Последняя женщина - Михаил Сергеев"

Барроу (смеется). Да уж, цель для таких средств жидковата. Про кого вы это? А, вот упомянули про естественное. Вы насчет женщин?

Премьер (с сарказмом). А вы догадливы.

Барроу. Так человек и живет, чтобы стремиться к лучшему для себя и большему в удовольствиях. Не так, что ли?

Премьер. Ну да, нужники золотые начали делать, улучшают естественный процесс, а заодно и обстановку — для себя, когда мы будем их в сортире…

Квитаний (хохочет). Эко вас занесло!

Премьер. Вы о диалоге? Самому не нравится, да что поделать, текст такой. А я дисциплинированный.

Сток. Ну да, желательно поэлегантней.

Премьер. Экспромт? Пожалуйста. Годится, опробовали. Теперь можно и в золотом, и главное — с удовольствием. (При этих словах несколько раз тычет рукой в пол. Квитаний снова хохочет.) А если поглубже, не на пятьдесят лет, как этот, советующий, то не у нас, а у них зародилась инквизиция. Коллективный орган, между прочим. Уже тогда "демократили"! Они, а не мы, сжигали на кострах собственных граждан. Россия не замаралась. А вот как их "ценности" поперли к нам — "Манифест коммунистической партии" был написан не у нас, а у них, тогда и начались все беды России. Лагеря-то были потом. Они же вынуждены были закормить собственные народы! Со страхом глядя на Восток. В ужасе оттого, что западная интеллигенция могла натворить в сердце Европы. И на фонарных столбах болтались бы их олигархи, а не наше дворянство. Так что благополучие народов — вынужденная мера "рокфеллеров". Сообразили суки. А сейчас преподносят это как достижение и заботу. Так что о традициях, культуре и вкладе в историю можно очень даже поспорить.

Из-за ворот раздаются громкие голоса: "Еще, себе, пас. Еще, себе, пас. Еще, себе, пас". Все начинают оглядываются.

Славка (чешет затылок, разводит руками). И давно они так играют?

Квитаний. Девяносто два года.

Славка (поворачивается в сторону ворот, кричит). Эй! Скажите народу, чтобы он наконец перестал говорить "Пас"!

Барроу (хохочет). Ведь говорили уже! Они тогда начинают кричать: "Ни шагу в лес, ни куба коммунистам!"

Славка. Лесорубы, что ли?

Барроу. А у них, если не кричать "Пас!", будешь рубить лес!

Квитаний. А что такое по-русски "куба"?

Барроу. Заноза в заднице!

Квитаний. У кого?

Наци. У союзников!

Квитаний делает удивленное лицо и разводит руками. Голоса за воротами не поют, а кричат: "Куба, любовь моя, остров зари багровой!" Голоса замолкают.

Маргарет. "У природы нет плохой погоды". Поторопился Рязанов. Есть и просто плохая и даже ужасная. Тогда и наступает время чудовищ.

Квитаний. Н-да. Прямо драматический спектакль. И почем туда билеты? (Показывает на ворота.)

Барроу. Адмирал предлагал свой и бесплатно. Но у него "кидалово" по жизни — читал у Маркуса Вольфа, да и бумаги-то все левые, пробовал — не пускают.

Квитаний (кивает на ворота). Ладно, покончили с этими. (Обращается к Премьеру.) На чем мы там остановились?

Премьер. Да. Я хотел сказать, что мне абсолютно не- понятно, почему душегубца отпустили. Ведь, надеюсь, никто не сомневается, что ему в аду самое место. (Обводит всех взглядом.)

Леонардо (вскидывая руку вверх). Есть и праведное убийство! (Пауза. Все внимают ему.) Праведное убийство — тяжелейший нравственный подвиг. Не каждому дано. И стремиться совершить его нельзя!

Славка. При чем здесь это? Видать, совсем плох старик.

Сток. Слишком трудно, отец, для понимания.

Леонардо. Ум должен иметь меру познания, чтобы не погибнуть! Верить не понимая — вот удел истинной добродетели!

Наци. Нет. Что-то в этом есть. Ведь солдат, застреливший Геббельса — кстати по его приказу, не в аду. Я там его не видел. (Подходит к Леонардо.) А что за книжка у вас, можно полюбопытствовать?

Леонардо медленно поднимает на него глаза.

Наци. Вот только не надо этого. Не надо! (Уходя). Никакого воспитания, а еще Ренессанс!

Убийца. Вы знаете, а я согласен! Послушать его, мы все только праведным и полезным занимались. Ведь правда? (Обводит всех взглядом). Правда? (На сцене появляются Артур и Мотоциклист, несут шахматы).

Квитаний (обращается к Убийце). Брось болтать. Все-таки почему ты здесь? Наверное, заслужил, колись, чем заслужил. Вспоминай, как прощение получил?

Мотоциклист. Да чем же можно получить прощение, укокошив столько людей? Не может такого быть. Сколько же нужно совершить разных дел, спасти от смерти людей, чтобы заслужить такое прощение! Иначе с весами (делает выразительный жест руками, показывая чаши весов) не выходит. А как же тогда справедливость?

Маргарет. Я думаю… мне кажется, достаточно спасти одного.

Мотоциклист. Это что же получается? Так все бы убивали, а потом раз — спасли кого-то, и на небесах? В раю? Нет, это несправедливо.

Барроу в это время ходит взад-вперед по сцене, думая о своем и вслушиваясь в разговор. Артур и Мотоциклист расставляют на столике шахматы и начинают играть.

Убийца. Во-первых, не все! Сначала нужно убить собаку, а на это не каждый способен. А во-вторых, не помню, ну не помню, чтоб кого-то спасал.

Премьер. Да, странно. Может, поступок какой? Подумайте хорошенько, а то как-то не вяжется.

Квитаний. Да нет. Все вяжется, раз отпустили. Ладно, думай!

Наци. А у меня, между прочим, тоже есть книжка. (Вскакивает с кресла и показывает всем книгу).

Леонардо (к Наци). Людоед! Людоед!

Наци воровато оглядывается и суетливо забирается в свое кресло.

Барроу (подходит к Наци, берет книгу в руки и читает). "О чуме крупного рогатого скота. Всеволодов. Тысяча восемьсот сорок шестой год". (Обращается к Наци.) Думаешь, с датой выпуска опечатка? Ровно на сто лет? (Отворачивается от него.) Идиот. (Делает несколько шагов в сторону Маргарет.) И эта сельская телефонистка… туда же, танго! Взялась, так доводи до конца! (Отходит на место.)

Славка (задумчиво). А у меня был человек. Я спас его.

Квитаний Мальчик. какой-нибудь? Где, кстати, он? (Оглядывается, ища глазами.) Не случайно же он здесь. Режиссер, как я погляжу, не дурак. Да и на войне всякое случается. Вот тебе и увязочка. А? Мастерство! (Пристально смотрит на Маргарет, та отворачивается. Барроу качает головой, словно желая сказать: "Ну, тупица!" Но не решается.)