Читать книгу "Икона - Нил Олсон"

— Господи, — прошептал Мэтью. Он сразу все понял. — Вы — брат Косты.

— Значит, вам известно об этом эпизоде?

— Я знаю только то, что рассказал мне мой дед.

— Мне бы очень хотелось знать, что он рассказал. Пожалуйста.

— Ваш отец поджег церковь и забрал икону. Коста убил Микалиса, священника, когда тот попытался вмешаться. Ваш отец послал вас и вашего брата спрятаться, пока он… Я не знаю, что он собирался сделать. Может, обменять ее на что-нибудь или продать позднее, когда все успокоится. Когда он понял, что мой крестный рано или поздно выбьет из него правду, он сообщил моему деду, где вы находитесь. Он надеялся, что Андреас пощадит вас. Фотис убил вашего отца. Мой дед нашел вас в церкви, убил вашего брата и забрал икону.

Пока Мэтью рассказывал эту историю, отец Иоаннес хранил молчание. Его крупные руки вцепились в край стола. Мэтью подумал, что священник, вполне возможно, кое-что слышит впервые.

— Я не знал, — медленно начал Иоаннес, — всего того, что вы рассказали… Прошло очень много лет, прежде чем я услышал всю историю целиком, а затем отдельные эпизоды от разных людей. Пожар в церкви так и остался загадкой. Никто так толком и не узнал, кто же ее поджег. Одни говорили, что это сделали немцы. Другие, наоборот, обвиняли партизан. Многие указывали на вашего деда.

— Он был атеистом. Конечно, подозрение должно было упасть в первую очередь на него.

— Да. Я не могу исключить, что Андреас сказал правду и церковь действительно поджег мой отец. Я был слишком мал, чтобы понять, что происходит. Я помню, как стрелял в вашего деда из этого огромного пистолета и молился одновременно и о том, чтобы попасть в него, и о том, чтобы промахнуться. Коста просил меня не делать этого, но я делал то, что приказал мне отец. Я защищал своего брата. Мне было всего десять лет, я и оружие-то едва мог удержать в руках. Ваш дед был как призрак. Говорили, что он умеет растворяться в воздухе — мне кажется, это действительно так. Он куда-то исчез с каменистого склона, а затем вдруг появился в дверном проеме, огромный — как ангел мести. По-моему, он ударил меня — я сейчас уже не помню, помню только, как пришел в себя. Они спорили, проклинали друг друга, потом Андреас подошел к Косте и выстрелил ему в голову. Просто взял и выстрелил.

— Наверное, это было ужасно — видеть все это.

Священник кивнул.

— Я знал, что немцы убивают людей — людей, с которыми я был знаком. Мне было известно, что существуют коммунисты, спекулянты, как мой отец, немецкие пособники, — то есть я знал, что греки убивают друг друга. Но я никогда этого не видел. Видеть, как умер мой брат, было ужасно, но и как-то необычно. Перед этим меня ударили по голове, и в глазах у меня все плыло, меня мутило, поэтому я сначала не понял, что все происходит наяву. У Косты были ужасные ожоги, просто ужасные. У него все болело. Не знаю, захотел ли бы он жить с такими увечьями. Думаю, то, что сделал ваш дед, было актом милосердия. Может быть, он потому это и сделал. Однако все эти годы я продолжал его ненавидеть.

— Удивительно, как вашему брату вообще удалось добраться до часовни, учитывая его состояние. Наверное, это вы его туда принесли?

— Нет, я и тронуть его не мог из-за ожогов. Одной рукой он опирался на меня, другой — на длинную палку, как на посох. Каждый его шаг сопровождался стоном. Да, жалкое зрелище мы собой представляли: какой-то сумасшедший пророк и его ученик. Хотя не думаю, что нас кто-то видел. Под мышкой у меня была бережно завернутая икона. Из-за этого она была очень объемной, я нес ее несколько часов, но мне казалось, что она ничего не весит. Это была самая легкая ноша, какую только можно себе представить. Я помню, как я развернул ее на небольшом алтарном столе в часовне при свете свечи, увидел эти глаза — и упал в них. Именно тогда я почувствовал ее силу. Эта сила была больше, чем мог вынести человек. Я почувствовал благоговейный трепет, почти страх. Это неплохо подготовило меня к тому, что произошло дальше.

— Андреас привел вас в монастырь.

— Удивительно, не правда ли? Атеист привел меня к вере. Ему следовало бы меня убить — это было бы разумно. Возможно, его остановила просьба моего отца.

— А может, он просто не мог этого сделать.

— Возможно. Именно так я и подумал много лет спустя, когда размышлял обо всем этом. Но мне приятно, что отец хоть как-то пытался спасти мне жизнь. Трудно презирать своего отца, но еще труднее не презирать такого отца, как мой. Икона изменила его. Ведь это он был тем самым церковным служкой, который украл бумаги у Мюллера-старшего. Он знал, о чем в них говорится. Я слышал, как он говорил об этом с моим братом. Дальше я не помню ничего до того момента, как сам прочитал эти бумаги. Он погубил нашу семью, погубил себя. Эта информация — о том, что перед смертью он просил сохранить мне жизнь, — это как подарок для меня. Спасибо вам за него.

— И вы остались в монастыре, — сказал Мэтью с каким-то удивлением и даже пылом. — Вы стали священником, несмотря на все увиденное.

— А кем еще я мог стать после всего увиденного? Мне оставалось либо сойти с ума, либо обрести Бога. Я был еще достаточно молод, чтобы поверить в высшее предназначение, стоявшее за всеми ужасами, которые мне довелось увидеть. За год до этого я потерял мать, теперь — отца и брата. Мои сестры вышли замуж и уехали. Мне не к чему и не к кому было возвращаться. Душа моя была одинока, но сердце и разум — открыты. Я был готов к Слову. Мне повезло. Еще несколько лет, и я бы очерствел, стал циничным и жестоким. Я бы повернулся к Христу спиной, как это сделал ваш дед, как это теперь делают многие молодые люди.

— Но вы ушли оттуда. Я не знаю, какую должность вы занимаете в церковной иерархии, но вы бегло говорите по-английски, вас посылают на ответственные задания. Это не похоже на жизнь монаха.

— Больше похоже на жизнь политика или шпиона, да? Уверяю вас, что для такой работы я не подхожу. Мне повезло и с учителем. Жизнь в монастыре может быть очень трудной для мальчика, но настоятель был добрый человек; кроме того, наверное, ваш дед рассказал ему мою историю. Иначе он не согласился бы принять меня в обитель. Он сразу увидел, что я не был готов к религиозным наукам, и обучал меня всему постепенно, не спеша. Я учил английский, немного французский. Когда я подрос, мне даже стали разрешать читать кое-что по философии религии. Православие всегда ставило аскетизм и молитвы выше обучения. Мой аббат был космополитом и, видимо, понимал, что жизнь в монастыре была для него временным отдыхом, остановкой в пути. Возможно, он чувствовал, что и у меня жизнь сложится таким же образом. А может, я слишком ему доверял. Вероятно, ему просто нужен был помощник — и тут подвернулся я, достаточно молодой и толковый, чтобы вылепить из меня то, что он хотел.

— А что с ним стало?

— Он уже умер. Он достиг вершин церковной карьеры, став членом Священного синода. Думаю, он надеялся, что я сменю его на этом посту, но во мне было слишком много от мечтателя и слишком мало от политика. На это место был назначен другой его помощник — мой нынешний шеф.