Читать книгу "Женщина в зеркале - Эрик-Эмманюэль Шмитт"

Казнь свершится на следующий день после вынесения приговора.

Ночь прошла. Вернее, не прошла — остановилась. Неподвижная, спокойная Анна провела ее в медитации. Появились первые всполохи зари. Жить оставалось несколько часов. Анна не думала о предстоящей муке. Она наслаждалась настоящим.

Еретичка и убийца, которая под улюлюканье толпы вскоре проследует к месту казни, казалась ей скорее двойником. Это не ее голени начнет лизать пламя, не ее бедра, не ее тело… Будь это она, ей было бы страшно, ее бы сотрясала дрожь. Но вместо страха Анна испытывала умиротворение. Никогда еще она столь ясно не сознавала, что раздваивается. Значит, существуют две Анны. Она и другая.

Несчастья случались с другой; что бы та ни сделала, все было плохо, ее непонятные речи вызывали ненависть. И власти мира сего решили покончить с этой другой Анной. Убить. Но Анна не слишком хорошо знала этого своего далекого двойника, скорее чувствовала, что между ними есть некое сходство.

Истинная же Анна, хоть и была заключена в ту же земную оболочку, что и та, находилась в совершенно иной ситуации. Когда та Анна сознательно ополчалась на католическую веру своего времени, настоящая Анна истово молилась Богу. Если та Анна вызывала мстительную зависть Иды, настоящая Анна готова была отдать за нее жизнь.

В действительности та Анна была такой, как ее себе представляли другие. Они мало что понимали, и образ из-за этого получался неточным. Только то, что попадало в их узкое поле зрения, и отражалось в нем. А поскольку отражение суть перевернутый образ, то и Анна переставала быть собой. Только Брендор видел в ней святую, для всех остальных она была ведьмой.

Она поняла это в свою последнюю ночь на земле. И то, что задача была решена, позволило Анне от нее освободиться. Утром казнят другую Анну. А она — она будет где-то в другом месте.

Тюремщик впустил священника.

По ужасу, застывшему у него в глазах, Анна поняла, что представитель Бога изнемогает от страха близкой смерти.

Анна, почувствовав, что священнику это необходимо, милостиво позволила ему исполнить свой долг: с доброжелательным спокойствием она отвечала на вопросы, потом послушно повторила за ним все, что полагалось.

Стражник принес длинную рубаху — единственную одежду, в которой ей придется встретить свою смерть. От запаха у нее защекотало в носу, и Анна поняла, что рубашка пропитана серой. Она улыбнулась. Кто-то позаботился о ней и выхлопотал такую привилегию: если одежда быстро загоралась, смерть наступала скорее, агония была короткой. Кто это был? Брендор? Тетушка Годельева? Она не знала, как они старались после вынесения приговора облегчить ей уход из жизни. Мысль о рубахе, пропитанной серой, пришла в голову Хедвиге, узнавшей о такой возможности от своего духовника. Тетушка Годельева передала рубаху палачу города Брюгге и незаметно сунула в его карман кошелек, чтобы он задушил Анну шнурком, когда будет привязывать к столбу. В этом случае гореть в пламени будет уже мертвое тело. Палач, опасаясь, что обман может быть раскрыт, сказал, что постарается, но ничего точно не обещал.

Утром этому же палачу нанес визит Брендор, который принес с собой охапки соломы и сена, а также вязанку зеленых веток.

— Поберегите сухие дрова, — посоветовал палачу монах, — они стоят слишком дорого.

Палач кивнул, но в глазах его промелькнула усмешка: ему было прекрасно известно, что означал этот дар. Если дрова будут сухие, Анна умрет в языках пламени, она будет медленно поджариваться на огне, агония будет ужасающе долгой и мучительной и может продлиться до двух часов, если у приговоренной выдержит сердце. Зато если гореть будут зеленые ветки и сено, дым окутает Анну, и прежде, чем до нее доберутся языки пламени, она задохнется — скорая смерть, но криков будет меньше.

Придя в хорошее расположение духа оттого, что его ни в чем нельзя будет обвинить, палач принял дар, понимая, что таким образом сможет удовлетворить всех — правосудие, требовавшее казни, и толпу, жаждавшую зрелища.

Анна переоделась на глазах у священника и стражника. Стражник, в соответствии с обычаем, взял ее одежду с собой — ее бросят в костер, чтобы все полностью сгорело, — так сжигают подстилку после дохлых кошек или свиней, желая избавиться от заразы.

Когда Анна вышла из тюрьмы, пропахшей селитрой, она смогла наконец вдохнуть полной грудью. Стояла обычная для Фландрии погода: с молочно-белого неба струился свет, обволакивавший предметы, не отбрасывающие тени. Птицы щебетали с исступленной радостью. Жаворонки взлетали в небеса. На квадратном клочке земли сквозь траву проклюнулись весенние первоцветы. Уже несколько недель, как природа наливалась соками и вновь становилось щедрой и всевластной.

Безразличие стихий к ее судьбе успокоило Анну. Мир будет продолжать жить без нее и без ее истории, ничто не остановит движения, предначертанного огромному, величественному целому. Посреди этого великолепия она была просто цветком, раздавленным коровьим копытом. Ее уничтожат, на ее место придет другая Анна — девушка верила в щедрость природы.

Анна шла к месту казни.

За ней уже бежали зеваки.

Проходя под деревом, она подумала о своей липе и прошептала: «До скорой встречи».

Анна обрадовалась, что скоро встретится с этим громадным деревом с тяжелой кроной. Ее к нему принесет ветер. Нет никаких сомнений, что пепел от ее тела ляжет на нежные липовые почки, рассыплется по коре, проникнет в землю и дойдет до корней дерева. Да, через очень краткое время она будет питать свою подругу.

Неожиданно Анна пожала плечами. Наступит день, и дерево тоже умрет. Такова судьба. Может быть, ее повалят, срубят, как и ее, Анну? Нет, конечно нет. Липа слишком благородна, люди будут и дальше почитать ее.

Почувствовав, что она беспокоится о судьбе дерева, Анна поняла, что дверь тревоги открылась, и она начала думать о судьбе тех, кто останется, когда она их покинет, — Брендор, Хедвига, Бенедикта, тетушка Годельева, Ида…

— Я уйду первая и буду вас ждать…

Она произнесла эти слова, и они показались ей смешными. Да, она пойдет первой, но не будет ждать их в обычном смысле этого слова. Потому что ее сознание рассыплется. Потому что она растворится во вселенной, счастливая, безмятежная. Она будет жить, но уже не будет ее земной оболочки. Не будет больше Девы из Брюгге, племянницы Годельевы, друга волка, Брендора, не будет той, кто узнал Великую Мадемуазель и кто ходил за искалеченной кузиной… Не будет ее оболочки, но душа останется, останется то главное, что циркулирует в космосе, испытывая от этого наслаждение.

И все же ей бы хотелось попрощаться с ними.

Будут ли они на площади среди любителей поглазеть на казнь? Наверное, нет… Разве что Ида спрячется под навесом. Брендор будет стоять очень далеко и отведет глаза. На площади не будет ни Годельевы, ни Хедвиги, ни Бенедикты. Они, должно быть, укроются у бабушки Франциски в Сент-Андре и не покинут ее дома до тех пор, пока их не известят, что все закончилось.