Читать книгу "Покоренная сила - Евгений Красницкий"

Дверь в горницу общим напором вынесли, кажется, вместе с косяком, тут же раздались крики, кто-то упал, над головами блеснуло лезвие рогатины, несколько раз мелькнули в воздухе гирьки кистеней, щелкнул самострел, и все стихло. Мишка, расталкивая ребят, вломился в горницу, выхватил взглядом скрючившегося под стенкой Григория, обошел Дмитрия, остервенело лупившего кистенем лежащего навзничь бунтовщика, и оглядел помещение, освещенное колеблющимся пламенем двух лучин.

На столе, почему-то лицом вниз, лежал мужчина в доспехе, но без шлема, а присевшая перед ним на корточки женщина что-то делала с его головой. У стены на лавке, тоже без шлема, сидел с закушенной губой хозяин дома Устин. Из его левой ноги, чуть выше колена, торчал хвостовик самострельного болта.

Устин, ненавидяще глядя на парней, со стоном поднялся, держась левой рукой за стену, а правой нащупал рукоять прислоненного к лавке меча. Сдаваться он явно не собирался, хотя наступать на левую ногу не мог совершенно, видимо, болт повредил кость.

Мишка услышал позади себя щелчок вставшего на боевой взвод самострела, немного подождал, глядя в упор на хозяина дома, и, не дождавшись выстрела, скомандовал:

– Бей!

Устин рухнул навзничь с болтом в переносице, так и не разжав пальцы на рукояти меча, сидевшая на корточках женщина завизжала и швырнула в Мишку ком пропитанных кровью тряпок. Лежащий на столе не пошевелился, видимо, был без сознания, только сейчас Мишка понял причину того, что его уложили лицом вниз: самострельный болт раздробил бунтовщику нижнюю челюсть, и в любой другой позе он просто захлебнулся бы кровью.

Мишка, вроде бы уже достаточно насмотревшийся на раны и покойников, почувствовал тошноту и отвернулся, обводя глазами своих бойцов.

«Да, теперь уже бойцов!»

Лиц под полумасками шлемов и бармицами было не разглядеть, но за месяц с лишним тренировок в доспехах он уже научился узнавать каждого по фигуре и осанке. Боевое напряжение ребят еще не отпустило, но победа была полной, и они растерянно топтались на месте, не зная, что теперь надо делать.

– Дмитрий! – принялся раздавать команды Мишка. – Бери десяток, ступай наружу и выгоняй всех, кого найдешь, во двор. Ставь к стенам и забору, руки – на стену, ноги – шире плеч. Помнишь, как я показывал?

– Слушаюсь, господин старшина!

– Матвей! – Мишка попытался заглянуть за спины столпившихся ребят. – Где Матвей? Что с Гришкой?

– Здесь я! – отозвался ученик лекарки. – Плохо с ним. Рогатиной в живот… Доспех не пробило, но… Плохо, к Настене надо быстро.

– Ну так не стой, кто-нибудь, помогите ему! Еще раненые есть?

– Двое, – отозвался вместо Мотьки Фаддей. – Там, во дворе. Серапиону на ногу бревно уронили, а десятник Василий задницу порвал.

– Чего-чего?

– Ну, он на рогатине висел, потом сорвался и прямо Яньке на голову сел.

«Яньке? А, ну да! Иоанна почему-то ребята зовут не Ванькой, а Янькой».

– Ну и что, что сел?

– Так на шлем же! Янька за шею держится, говорит, что хрустнула, а десятник Василий на карачках стоит и штаны в кровище.

«Блин, только этого не хватало! Четверо раненых и двоих только случайно не убили. Повоевали, едрена вошь!»

– Двое – в помощь Матвею, остальным осмотреть дом!

Мишка шагнул к занавеске в дальнем конце горницы, из-за которой все время доносилась какая-то возня. Вытащив на всякий случай кинжал, он рывком оттянул занавеску в сторону, и тут же в левую глазницу железной полумаски, закрывавшей Мишке верхнюю часть лица, воткнулся горящий кончик лучины.

Выпад стоявшей сразу за занавеской женщины был настолько неожиданным, что ни защититься, ни уклониться Мишка не успел. Спасло его только то, что женщина немного промахнулась, и лучина ударила не прямо в отверстие, а в его нижний край. Мишка непроизвольно закинул голову назад, и горящая щепка воткнулась не в глаз, а снизу в надбровную дугу. Воткнулась и застряла, продолжая гореть!

Теряя сознание от боли, задыхаясь от дыма и запаха паленой кожи и волоса, Мишка упал на спину, нащупал торчащую из глазницы лучину, вырвал ее и, рыча от боли, принялся срывать с головы шлем. Отломившийся от лучины уголек провалился между головой и бармицей, подпалил волосы на виске и застрял в ушной раковине. Где-то далеко раздавались крики:

– Старшину убили, режь их всех! Стоять! Детей не трогать! Стоять, убью, ур-роды. Живой старшина, глядите: шевелится!

Визжали женщины, кричали дети… Ничего этого Мишка не замечал, бестолково дергая трясущимися руками бармицу. Наконец кто-то освободил подбородочный ремень, стащил с Мишки шлем и растерянно выругался, увидев то, во что превратилась левая часть головы старшины «Младшей стражи».

Как его выволакивали под руки из дома, Мишка не запомнил. На краткое время его привел в чувство испуганный крик деда:

– Михайла!!! Что с ним? Живой?

Потом были только боль и темнота. Очень долго, очень больно и ни искорки света даже в уцелевшем глазу.

* * *

Выздоравливал Мишка долго и тяжело. Купальские праздники он, конечно, пропустил, да и не до праздников было. Рассеченная, прижаренная и истыканная занозами бровь гноилось и жутко болела, Мишка то метался в жару, то трясся от озноба. Настена несколько раз поила его каким-то одуряющим зельем, от которого он начисто вырубался на несколько часов, а потом еще долго воспринимал боль несколько приглушенно.

Сама Настена говорила, что пользоваться этим средством часто нельзя, и сама же с тяжелым вздохом давала его Мишке, видимо, дело было совсем плохо. Около постели постоянно кто-то сидел, но Мишка, то впадая в забытье, то выплывая из него, все время путался в том, кто перед ним находится. Только что вроде бы была мать, и вдруг Юлька, а потом и вообще непонятно кто – явь путалась с бредом.

Однажды, открыв единственный зрячий глаз, Мишка увидел перед собой Нинею.

– Не бойся, не бредишь, – ворчливо пробурчала волхва. – Я это, я. Вот выбралась сама глянуть, а то раскудахтались: «Глаза выжгли, глаза выжгли!» – Нинея саркастически скривилась и с чувством прокомментировала: – Дуры головожопые!

Кого уж там она приласкала этаким эпитетом, Мишка даже не попытался угадывать. К тому же он вовсе не был уверен, что наблюдает вдовствующую графиню Палий наяву. Нинея сердито пожевала губами и продолжила все тем же ворчливым тоном:

– И ты тоже хорош! Чего сам полез, послать некого было? Ты воевода или мальчик на побегушках? Тебе людьми командовать надо, а ты как курица паленая…

Нинея неожиданно встала и, сделав несколько не по-старушечьи широких шагов, распахнула дверь. За дверью обнаружилась материна сенная девка, застывшая от неожиданности в характерной позе – подслушивала. Девка (как ее зовут, Мишка вспомнить не смог) в ужасе уставилась на волхву и уже начала открывать рот, собираясь не то завизжать от страха, не то сказать что-то в свое оправдание, но Нинея не дала ей сделать ни того, ни другого. Волхва зло стукнула посохом в пол и, выкинув в сторону девки руку ладонью вперед, выкрикнула: