Читать книгу "Женское оружие - Елена Кузнецова"

— Про него.

— Осерчал Демка на сплетниц куньевских, поучил кнутом, а потом батюшка Лавр его за непочтительность по-отцовски приласкал. Ничего страшного, но Татьяна всполошилась, вот и упросила сына до завтра дома при ней оставить. Вот и все.

— Ну не хочешь, не говори. — Мишка поднялся с бревна.

— А ну сядь. Ишь воли себе взял, с матерью разговариваешь, не с девкой.

— Так я ничего, матушка, я же вижу — ты и впрямь устала. Может, завтра?

— А до завтра ты всех отроков перетрясешь: кто что видел, кто что слышал, и неизвестно, что тебе наплетут. Садись уж, горе мое. — И, противореча собственным словам, Анна ласково потрепала сына по макушке.

Мишка отозвался на редкую теперь материнскую ласку, повернув голову так, чтобы ладонь Анны прошлась по его щеке. Привычное движение сына напомнило, как точно так же он ластился к ней еще младенцем — усталость никуда не ушла, но раздражение от необходимости говорить на неприятную тему исчезло, а на лице сама собой появилась улыбка. Мишка улыбнулся в ответ и тут же сам все испортил, поганец:

— Да наплюй ты, матушка, сколько там чего дед Андрею выделил. Мы тебе здесь такое хозяйство устроим, такой дом поставим — княжеский терем от зависти рассыплется.

— Ой, умный ты у меня, умный, а дура-ак… Днем с огнем таких не сыщешь. Я же за него только порадовалась. Думала, придется выпрашивать у Корнея, уже приготовилась, а он такое завернул… аж удивительно. А Андрей так и вовсе обалдел.

— Так то ты, матушка. А куньевские-то болтушки, наверное, из-за того же самого на Демкин кнут и напросились. А? Угадал я? — Мишка довольно ухмыльнулся. — Дураки-то тоже с соображением бывают.

Анна вдруг вспомнила притчу Прошки о дураках, еще шире улыбнулась и повторила на память:

— Жизнь дураков приятна и необременительна, — помолчала и добавила: — Но тебе, сынок, этого счастья не видать. Угадал. Но не все. Впрочем, тебе, по молодости лет, простительно, многого ты еще не знаешь. Хотя и взрослые мужи по большей части этого не видят. А те, что поумнее, и не хотят замечать. Брезгуют, что ли?..

— И что же это за тайна такая великая?

— Да какие тут тайны… Бабы в этом всю жизнь живут, иные, как рыба в воде плавают, а мужи все единым махом, не разбираясь, бабьими дрязгами величают.

— А баб у нас на подворье, как муравьев в муравейнике, — подхватил Мишка.

— Вот-вот. И многие из них не просты, ой как не просты. И все разные.

— Так уж и разные? Демка-то их, всех четверых разом, за что-то одно кнутом огуливал. А если присмотреться, то все четверо одинаковые: во-первых, куньевские; во-вторых, из-за родства с теткой Татьяной не холопки, а вольные; в-третьих, молодые; в-четвертых, вдовые. И все с малыми детьми. Велика ли разница-то?

— Ишь ты, как повернул. — Анна в который уже раз подивилась про себя ходу мыслей сына, необычному для отрока.

— А как же иначе, матушка? Ты же и сама понимаешь — чем больше баб в доме, тем склок с пересудами на бабьей половине больше. Я и раньше опасался, а ты мои опасения сейчас подтвердила: от такого бабьего клубка, уж прости на грубом слове, ну прямо-таки змеиного, роду лисовиновскому немалая опасность проистечь может. Это сегодня Демка чуть на отца руку не поднял — дело, конечно, почти небывалое и возмутительное, но сущая мелочь по сравнению с тем, что может еще случиться.

«А ведь я ему еще ничего не рассказала… Да что ж такое-то? Как подсказывает ему кто… Ну не бывает у отроков такого понимания! Прямо жуть берет…»

Анна невольно повела плечами, ощутив пробежавший по спине холодок.

— Что такое, матушка? — тут же обеспокоился Мишка. — Я что-то не так сказал?

— Да нет, все так, сынок, все так… Да только не все это.

Мишка молча ждал продолжения, но не так, как другие — уставившись в упор, так что хочется отодвинуться или отвернуться; сидел, опершись локтями о колени и переплетя пальцы, опустив голову, но было заметно, что внимательно слушает.

— Хуже всего, что справляться с этим, как ты сказал, клубком обязана Татьяна, а она не может, — продолжила Анна. — Просто-напросто неспособна, и все. Но есть там две бабы, которые могут, но не только не обязаны, но им и не надлежит: Дарена — бывшая большуха Славомирова рода, и Вея — старшая жена наставника Стерва.

— А в каком они родстве с теткой Татьяной? Я как-то и не интересовался никогда.

— Да все вы этим не интересуетесь, пока не припечет, — с неожиданной даже для себя самой горечью произнесла боярыня. — Дарена — вдова старшего сына Славомира, то есть старшая сноха, а Вея Славомиру старшей дочерью была, значит, старшая сестра Татьяне. Пока все в Куньем жили, и та и другая выше Татьяны стояли, их старшинство над ней и мужи признавали, а уж бабы и подавно.

— Угу. А тут Татьяна хозяйка над ними, особенно после того, как ты в крепость отъехала. Поня-ятненько…

— Если бы только в этом дело было. Она же для них еще и причина всех несчастий, с ними приключившихся. Как, кстати, и ты, сынок. Славомира с сыновьями при твоем участии перебили. Это Татьяна еще не знает, что племянник Мишаня ее братьев и отца убивал, а те тогда же чуть было ее сыновей жизни не лишили.

— Ш-шекспир, блин…

— Что?

— Да ничего. А откуда ты… Тебе ведь тоже рассказывать об этом было не велено. Дядька Лавр нашептал?

— А ну придержи язык! — Анна слегка притопнула ногой. — Думай, о чем говоришь!

— Прости, матушка, винюсь.

— То-то же, не забывайся.

— Да я это к тому, что если ты узнала, то могла и тетка Татьяна узнать.

— НЕ ЗНА-ЕТ! — произнесла Анна таким тоном, что никаких сомнений в ее словах не могло и быть.

— Вот и ладно, — примирительно кивнул Мишка. — Пусть и дальше не знает. Ну а мы, раз уж заводил в этом клубке вычислили, можем теперь…

— Как это — «вычислили»? — удивилась Анна. — Разве мы кого считали?

— Ой, это я так… Ну помнишь, как мы перед бунтом сидели и рассуждали: кто из бунтовщиков чего может, у кого какие причины для бунта, кого от дурных замыслов еще можно отвадить, а кого — уже нет. Как бы считали, кто чего стоит. Вот и тут примерно так же получается.

— Помню, помню, как же. И что ж ты в этот раз насчитал?

— Ну перво-наперво Дарена. — Мишка загнул один палец на руке. — Она, бывшая большуха, с подчинением тетке Татьяне не смирится уже никогда. Правильно я понимаю?

— Верно, сынок, но не все. Не в самом подчинении дело: Дарена же видит, что с хозяйством Татьяна не так споро, как она сама, управляется, только теперь она ни указать, ни попрекнуть, ни заставить ее не может. Нестерпимо ей это.

— Значит, что? Значит, из Ратного ее надо убирать. На твой выбор, матушка: либо в Старые Выселки, либо в Новые, там, где пока только огороды. Ну помнишь, я еще по весне место для них нашел?