Читать книгу "Туман войны - Алексей Колентьев"

— Отряд, смир-ррна! Та-арищ капитан, личный состав…

— Отставить, садись уже. Товарищ помощник военного атташе, — я повернулся к поднявшему на меня блестящие от выпитого глаза проверяющему, — капитан Шубин, прибыл для прове…

— Да сам-то садись, — голос моряка был под стать его внешности — гулкий и басовитый. Он крепко, но без нажима пожал мне руку. — Какие в здешней глуши церемонии. Все я посмотрел, так служить. А теперь давай вашу «душевную». Мне тут лейтенант все уши прожужжал, как ты ловко на гитаре бренчишь. Садись-садись, приказываю.

Делать было нечего, пришлось упасть рядом с ухмыляющимся Дугой и выпить под общий гомон из настоящего, оберегаемого как зеница ока граненого стакана сто пятьдесят граммов русской водки. Напиток этот в здешних краях совершенно экзотический, надо думать, привез его Мурзилка, славившийся еще со времен брянской школы запасливостью и некоторым куркульством. Но самым приятным сюрпризом была закуска: кусок настоящего черного хлеба. Втягивая носом этот божественный, забытый за время скитаний по «латинщине» запах, я как бы на мгновение побывал дома. Давно замечено, что любое напоминание о Родине, даже такие вещи, как кусок ржаного хлеба и стакан водки, приводят взрослых матерых вояк в вообще-то не свойственное им сентиментальное расположение духа. Тоскуют все, только каждый лелеет это щемящее чувство молча, пряча его от друзей. На волю чувства вырываются только в редкие минуты отдыха, когда напряжение отступает под натиском рвущихся на волю воспоминаний. Отдых нужен всем, особенно если ты знаешь, что уже совсем скоро все эти люди пойдут вместе с тобой практически на верную гибель. Другой бы стал орать, строить людей и вытравливать сантименты каленым железом, но только не я. В чувство мы себя привести сумеем, и довольно быстро, а вот расслабиться, пусть и на такой короткий срок, уже вряд ли светит.

Я взял в руки протянутую мне через стол семиструнку и приготовился петь. Ребята просили «душевную», и хотя голос у меня довольно посредственный, ее исполнение почему-то всегда выпадало именно на мою долю.

Разлучались полночью туманною,

Уводила в бой меня звезда.

Распрощались с Танею, с Татьяною, с Татьяною,

Не забыть ее мне никогда…

Песня струилась, слышимая и за пределами тесной прокуренной хижины, в дверь заглядывали местные, заслышав незнакомый мотив и слова. Неожиданно подключились, подхватывая мотив, флейты и еще две гитары. Местные — очень музыкальный народ, и хоть слов они не понимали, музыка и мой хрипловатый баритон говорили им, что песня о любви, а этого, как правило, бывает достаточно. Я продолжал петь, поглядывая на подтягивающих негромкими голосами бойцов. Ребята отставили стаканы, алюминиевые гнутые вилки корчились, изгибаемые сильными руками от избытка эмоций. Присутствующие шептали слова:

Под огнем в погоду окаянную

Девичье лицо со мной всегда.

В бой иду я с Танею, с Татьяною, с Татьяною,

С нею мне и горе не беда…

Я не смотрел на собравшихся за столом, я видел в этот момент только стоявшую перед зеркалом салона для новобрачных Наташу. Это воспоминание неотвязно преследовало меня сегодня!.. Вот она оборачивается ко мне, одетому в новенькую военную форму. На погонах у меня блестят лейтенантские звездочки, о стрелки на брюках можно порезаться, форменные туфли сияют. Хочется подхватить будущую жену на руки и закружиться с нею по пустому залу магазина в ритме торжественного вальса. О далекой, но такой щемяще родной женщине думалось сейчас, а о той, что была рядом и, возможно, поспособствовала нашему вызволению из смертельного мешка, не вспоминалось совершенно. С новой силой я ударил по струнам.

А настигнет в поле смерть нежданная —

Попрошу ее я подождать,

Чтоб могли мы с Танею, с Татьяною, с Татьяною

Еще раз друг друга повидать.

Слова песни действовали на людей по-разному: Дуга почти беззвучно шевелил губами, вслед за мной проговаривая слова, Славка слушал молча, вонзив вороненый клинок в край стола, желваки на его лице ходили ходуном. Лиса за столом не наблюдалось, он лежал на верхней шконке нар к нам спиной. Мурзилка и Вампир тихонько подпевали, им пока еще тосковать было не о чем. Только проверяющий и Гера искренне веселились, тоже пытаясь подпевать, но чаще просто мычали в такт мелодии.

Ну, а там — прощай, моя желанная, —

Смерть отсрочек дважды не дает.

Эту песню с Танею, с Татьяною, с Татьяною

За меня товарищ допоет, допоет…[99]

Еще дважды мы все хором, включая туземных аккомпаниаторов, уловивших только смутно знакомое женское имя «Таня», спели две последние строчки куплета, превратившегося в припев (туземцы, кстати, мигом переиначили имя и лопотали: «Танита!.. Танита!..»), а потом бойцы задвигались за столом, проверяющий, свернув застолье, стал готовиться к отлету, поскольку время уже поджимало. Я выскользнул из-за стола и дал Детонатору знак следовать за мной на воздух.

— Слава, я пойду провожать гостей, а ты командуй полный сбор, на все про все нам отведено три часа.

Лицо у приятеля вытянулось, хмель слетел с него, словно сдернутая виртуозом-официантом скатерть с сервированного стола. Оглянувшись на разоренный дастархан, Славка с нескрываемым сожалением пожаловался кому-то на заслоненных кронами деревьев небесах:

— Эх, так и знал, что висюльки эти нам не зря прислали!.. — Потом, посерьезнев, перевел взгляд хитрых и уже совершенно трезвых глаз на меня: — Мурзилка и этот упырь Седельников?..

— Верно смекаешь. — Я посторонился, пропуская выходивших из хижины Геру и проверяющего. — Мохеровые кофты доставай, без них на этот раз не обойдемся. С собой из «сопутствующих благ» берем только патроны и воду, остальное — на хер. Лис с нами не идет, рацию тянет Дуга. Выдвигаемся через три часа, как начнет смеркаться. Понял?

— А че тут сложного?.. — во взгляде сапера читалось недоумение. — А с Лисом чего не так?

— Кончился боец, отвоевал свое. Ты сам-то что, не видишь?! В зенки его тухлые глянь. Или это не мы с тобой у него водку через раз отбираем. Надо еще «тормозки»[100]проверить, может, промидола не досчитаемся. Не смотри на меня так, самому тошно. Ладно, отставить лирику. Давай в темпе вальса — обе ноги уже должны быть там, а не здесь. Выполнять!

Говорить такое про боевого товарища нелегко, но у всех рано или поздно выявляется предел прочности. Черта, за которой бойца настигают усталость, апатия и безразличие. Такому уже все равно, что случится с ним самим, но важнее другое: ему безразлична судьба товарищей, идущих с ним в поиск. Безразличный и сломленный человек легко пропустит сломанную ветку, не увидит тусклого блеска проволоки между деревьями или в траве. Поэтому я без колебаний исключил радиста из состава группы, поскольку мы идем практически к черту в зубы.