Читать книгу "Владимир Красно Солнышко. Огнем и мечом - Наталья Павлищева"

— К чему ты так?..

Норвежец фыркнул:

— Правду же сказал!

— Да правду-то не всегда говорить стоит.

Анна прозлилась после того весь вечер, кляня красоту Рогнеды и свою непривлекательность, потом долго молилась. Князь застал жену на коленях перед иконой. Подошел, не зная, что сказать, и боясь слез и обидных слов. Но княгиня выказывать не стала, хорошо понимая бесполезность и для себя решив не замечать таких разговоров. Однажды, еще в первые годы, князь после разгульного пира (не мог сразу бросить такие привычки), будучи не совсем трезвым, высказал жене:

— Холодна ты, Анна точно очаг без пламени…

Та, обиженно поджав губы, ответила:

— Какой бог сотворил.

Владимир сокрушенно покачал головой:

— Гасишь во мне все живое. Я жить хочу… На что меня обрекаешь?

Утром, проснувшись и поняв, что чем-то обидел жену, князь был ласков и даже нежен, но та не забыла горьких слов и с тех пор внимательно следила за мужем. Вокруг всегда вилось большое количество женщин, еще не забывших о любвеобильности князя Владимира, до многих из них Анне внешне было далеко…

На ложе княгиня тихонько легла в уголок, укрывшись до самых бровей, Владимиру вдруг стало очень жалко жену. Не ее же вина, что бог дал такие серые волосы, глаза и кожу. Рука князя легла на волосы княгини, ласково погладила, прошлась по плечу, спустилась на грудь. Анна была послушной, всегда послушной, она не сопротивлялась, но и не отвечала на ласки, принимая их как должное. «Точно обязанность выполняет», — с горечью подумал Владимир и сам с собой усомнился: а любит ли? Если и любила, то все так же — ровно и спокойно. Поневоле сравнил ее с Рогнедой, строптивой, но горячей. Если уж брал ее, то потом всю ночь отдыха не знал. А эту только и можно, что жалеть…

И все же князь жалел. Жалел за все — за некрасивость, за непонимание языка, незнание обычаев, неумение настоять на своем. Жалость тоже перерастает в любовь, только очень медленно. Когда-то непокорность Рогнеды разожгла страсть Владимира в одночасье, но должно было пройти немало лет, прежде чем ласковая покорность Анны сделала ее самой дорогой для него женщиной. И все же произошло это только после смерти Рогнеды, пока была жива полочанка, она даже в монастыре не отпускала мысли Владимира, вернее, он сам не желал отказываться от этих мыслей.

Олав пробыл всего три дня, уехал, все так же громогласно заявив:

— Плохо у тебя, князь, стало, скучно. Оттого, наверное, и Всеволод сбежал даже к Сигрид.

Владимир не успел возразить, что сын не жил в Киеве, у него свой город есть Владимир-Волынский. Олав уже ничего не слушал, он давно не любил Анну, считая, что новая княгиня превратила живого и веселого Владимира в тоскливого монаха. И никаких доказательств обратного просто не слышал. Названый отец махнул рукой: пусть живет своей жизнью, но для себя понял, что так думает не один Олав.

Через седмицу от того же Олава пришло страшное известие: Сигрид не просто отказала Всеволоду, а с ним еще и Харальду Гренландцу, но казнила незваных женихов! Смерть Всеволода была страшной. Сигрид оскорбилась таким сватовством, только сразу вида не подала, сначала поиздевалась. Велела женихам соревноваться в красноречии. Владимир не был уверен, что Всеволод мог победить в таком испытании, это Ярослав, пожалуй, смог бы. Но и речи Харальда вдове тоже не понравились. Сигрид напоила обоих до беспамятства вместе с их дружинниками и сожгла в тех покоях, где пили. Сказывали, что заявила: «Так я отучу мелких конунгов свататься ко мне!»

Владимиру бы объявить войну свеям, но это вызвался сделать Олав Трюггвасон, обещал отомстить за сводного брата. Только никакая месть отцу сына не вернет.

— Анастасия, к тебе князь приехал… — настоятельница произнесла это чуть вопросительно, хорошо понимая, что Рогнеда вряд ли захочет слушать бывшего мужа и видеть его.

Та действительно помотала головой:

— Пощади, мать Ирина, не могу с ним говорить… Потом когда-нибудь, после…

Настоятельница вышла в трапезную, где ждал князь, и развела руками:

— Не обессудь, князь, не придет Анастасия. В горе она, материнском горе…

Хотелось крикнуть, что и у него горе отцовское не меньше, да вспомнилось, что сам виноват, сам сына отправил за большой властью. Владимир только кивнул и вышел вон. Рогнеда не принимала его в свою жизнь, даже такого — смирившегося и покорного — не принимала. Да и что он мог ей сейчас принести, кроме тяжелых воспоминаний?

* * *

В заботах прошла зима. К весне была готова новая церковь. На следующий день после дня рождения Константинополя митрополит Леон торжественно освятил ее. На стене, как потребовал князь, были написаны слова о его десятой доли от всего для Богородицы. Владимир внимательно посмотрел на запись и добавил:

— Если кто осудит это, да будет проклят!

Никто осуждать и не собирался, мало того, церковь сразу прозвали Десятинной.

Теперь предстояло выполнить второе решение — перенести останки княгини Ольги и упокоить на новом месте.

Ярко светило солнышко, радовался погожему дню весь Киев, потому как в последние дни было пасмурно. И лить не лило, а все небо тучами затянуто. Противная морось заставляла прятаться под навес даже неугомонных мальчишек. И вдруг солнышко!

Над Киевом разнесся колокольный звон. Колокол был пока только один — у Десятинной, но слышан по всему городу. И звук у него веселый. С чего бы это звонить вот так среди дня и без праздника? Кияне переглядывались, спрашивали друг у друга. Наконец по городу разнеслось: надо идти к могиле княгини Ольги! Туда зачем-то собираются княжьи люди и множество священников. Волнуясь, христиане побросали свои дела и спешно начали стягиваться к почитаемой могиле. Но беспокоились зря, Киев ждало необычное действо, среди собравшихся пошли разговоры: князь Владимир повелел торжественно перенести останки своей бабки княгини Ольги в Десятинную и похоронить с почестями! Ай да князь! Все ждали Владимира.

Князь и его близкие пришли с крестным ходом во главе с митрополитом и всеми русскими епископами. Когда-то княгиня Ольга, умирая, упросила своего сына князя Святослава не сжигать ее по обычаю, а похоронить тихо по-христиански. Последнюю волю матери князь Святослав выполнил, но делал все не сам, а поручил священнику княгини. Тот хоронил тайно. Владимир с затаенным страхом смотрел на гроб, в каком покоились останки княгини Ольги. Митрополит Леон понимал волнение князя — а ну как гроб окажется пустым? Кто мог наверняка сказать, как именно хоронили великую княгиню?

Вот уже выкопали сам гроб. Дубовый, потому пока не разрушился, хотя и много времени прошло. Князь пытался вспомнить сколько. Бабка умерла за год до ухода отца в последний поход, значит, двадцать шесть лет получается? Давненько… Много лет минуло, да и то, Русь изменилась немало. Видела бы княгиня построенную церковь! Князь вдруг обернулся к митрополиту, тот быстро шагнул ближе, понимая, что Владимир хочет что-то спросить.