Читать книгу "Сыновья - Перл С. Бак"

который жил там вместе с Цветком Груши, – выбежал, как только мог быстро, и остановился, разглядывая солдат. Он совсем не знал Вана Тигра, не знал даже того, что Ван Тигр приходится ему дядей, и, стоя возле дороги, смотрел на него. Хотя ему было уже лет шестнадцать и он стал почти взрослый, ростом он был не выше шести-семилетнего ребенка, и горб лежал на его плечах, словно капюшон. Ван Тигр удивился, увидев его, и спросил, осадив своего коня:

– Кто ты и почему живешь здесь, в моем доме?

Тогда мальчик узнал его, так как слышал раньше, что у него есть дядя-генерал, и часто думал о нем, пытаясь представить себе, как он выглядит, и теперь вскрикнул порывисто:

– Так ты мой дядя?

И Ван Тигр, припоминая, сказал медленно, все еще глядя вниз на обращенное к нему лицо мальчика:

– Да, я от кого-то слышал, что у брата есть такой мальчишка, как ты. Странно, мы все народ крепкий и прямой, и отец мой до самой смерти оставался крепким и прямым.

Тогда мальчик ответил просто, словно давно уже к этому привык, не сводя жадного взгляда с дяди и с его рослого рыжего коня:

– Меня уронили.

И он протянул руку к винтовке Вана Тигра, и печальные впалые глаза смотрели пытливо со странного, словно старческого лица:

– Мне никогда не приходилось держать в руках чужеземного ружья, – мне хотелось бы подержать его хоть минутку.

Когда он протянул свою руку, маленькую, высохшую и сморщенную, словно у старика, Ван Тигр из внезапной жалости к бедному калеке протянул ему ружье, чтобы он мог его потрогать и поглядеть. И в то время как он дожидался, пока мальчик наглядится на ружье досыта, кто-то подошел к дверям. Это была Цветок Груши. Ван Тигр сразу узнал ее, потому что она мало изменилась, стала только еще тоньше, чем была, и лицо ее, всегда бледное, покрылось тонкими, как нити, морщинками, чуть заметными на бледной коже. Но волосы у нее были все такие же черные и гладко причесанные, как и прежде. Тогда Ван Тигр очень чопорно поклонился ей низким поклоном, не слезая с коня, и Цветок Груши ответила ему легким кивком и хотела уже повернуться и уйти, но он заговорил с ней:

– Жива ли еще дурочка и здорова ли она?

И Цветок Груши ответила своим тихим и нежным голосом:

– Она здорова.

Ван Тигр опять спросил ее:

– Получаешь ли ты каждый месяц все, что тебе следует?

И она опять ответила все тем же голосом:

– Благодарю тебя, я получаю все, что мне следует.

Она отвечала ему, опустив голову и глядя на землю, на утрамбованный ток, и, как только ответила, сейчас же повернулась и ушла, а он все не сводил глаз с опустевшего порога. Неожиданно он спросил мальчика:

– Почему она носит такое платье, словно монахиня? – Он невольно заметил, что серое платье Цветка Груши перекрещивается у горла наподобие монашеской одежды.

Мальчик ответил рассеянно, не думая о том, что говорит, потому что все его помыслы были заняты ружьем, которое он вертел в руках, любовно поглаживая пальцами:

– Она уйдет в монастырь здесь поблизости, когда умрет дурочка, и станет там монахиней. Она и теперь совсем не ест мяса и знает много молитв наизусть, – она и теперь все равно что монахиня. Но она не уйдет из мира и не острижет волос, пока дурочка жива, потому что дедушка велел ей заботиться о дурочке.

Ван Тигр на минуту замолчал, почувствовав какую-то смутную боль, а потом сказал с сожалением:

– Что же ты станешь делать тогда, бедная, горбатая обезьяна?

И мальчик ответил:

– Когда она уйдет в монастырь, я стану священником при храме; ведь я еще молод и проживу долго, – не дожидаться же ей, пока я умру. Если я стану священником, меня будут кормить, и когда я заболею, – а я часто бываю болен от этой тяжести, которую ношу, – ей можно будет ухаживать за мной, потому что мы родня.

Все это мальчик говорил равнодушным тоном. Потом голос его изменился, и, чуть не плача от волнения, он воскликнул, взглянув на Вана Тигра:

– Да, я должен стать священником! А как бы мне хотелось, чтобы спина у меня была прямая, – тогда я пошел бы в солдаты! Ты взял бы меня, дядя?

Такой огонь вспыхнул в его темных впалых глазах, что Вана Тигра тронуло это, и он ответил сострадательно, будучи в душе человеком милосердным:

– С радостью взял бы, бедняга, но с твоим горбом кем же ты можешь быть, как не священником!

И мальчик, повесив голову, ответил тихим и слабым голосом:

– Я знаю.

Молча протянул он ружье Вану Тигру и, повернувшись, пошел, хромая, через ток. А Ван Тигр поехал к себе на свадьбу.

Странная свадьба была у Вана Тигра. На этот раз он не горел нетерпением, и ночь и день были одинаковы для него. Он всему подчинялся молча и соблюдая приличия, держась с достоинством, как бывало и всегда, пока ярость не охватывала его. Но теперь и любовь, и ярость были одинаково далеки от его мертвого сердца, и облаченная в красные одежды невеста казалась ему далеким и смутным призраком, до которого ему не было никакого дела. Такими же казались ему и гости, и братья с женами и детьми, и чудовищно толстая Лотос, опиравшаяся на служанку. Однако он взглянул на нее, потому что она задыхалась от тяжести собственного жира, и Ван Тигр не мог не слышать это громкое, прерывистое дыхание, когда встал, чтобы поклониться старшим братьям и тем, кто выдавал замуж невесту, и гостям, и всем, кому должен был по обычаю поклониться.

Наконец внесли свадебное угощение, но он едва дотрагивался до блюд и сидел с таким суровым лицом, что когда Ван Помещик принялся было шутить, потому что на свадьбе должно быть веселье, даже если человек женится во второй раз, то смех, подхваченный гостями, быстро замер и сменился молчанием. Он не сказал ни слова на своем свадебном пиру и, только когда подали вино, быстро поднес чашу к губам, словно его томила жажда. Но отведав вина, он поставил чашу не стол и сказал резко:

– Если бы я знал, что вино будет не лучше этого, я привез бы кувшин вина из моей области.

Когда дни свадьбы миновали, он сел на своего рыжего коня и пустился в обратный путь, ни разу не оглянувшись на новобрачную с ее служанкой, которые следовали за ним в запряженной мулами повозке, с