Читать книгу "Мурена - Валентина Гоби"

пальцами, — советует Бертран. — Вытяни ступню лодочкой. Научись сначала нажимать на клавиши большими пальцами. Да, это трудно, это совсем уж любительский стиль, но, впрочем, для письма и так сойдет. Правая нога, левая нога. В конце концов, ты же не собираешься сделаться стенографистом?

Франсуа сосредоточивается и нажимает пальцем на клавишу пробела — она самая длинная, и это не составляет большого труда. Теперь он пробует нажать на боковую клавишу — «w». Тут сложнее — он задевает сразу четыре, отчего на бумаге пропечатывается «wsxq». Не вышло, что поделаешь. Франсуа разворачивает ступни друг к другу, так получается лучше — «wx». Он повторяет, палец бьет по клавише, словно клюв зимородка, пробивающий ледяную поверхность озера: «w»! Теперь правая нога. Он видит буквы «m» и «l». Получается «ml». Так, четче, точнее — о, вот оно! — «m»! Он приподнимает левую ногу, затем правую и печатает: «w, m, w, m». Его пальцы стучат по клавишам, он сам превратился в машину, и теперь машина взаимодействует с машиной. Потом он пробует простучать по середине клавиатуры. Франсуа повезло — у него так называемая египетская ступня, когда пальцы на ногах образуют ровную косую линию. Но чтобы научиться писать бегло, чтобы пальцы ног бегали по клавишам, как пальцы пианиста по клавишам рояля, нужно очень много времени. Его неуклюжие потуги смешат Мугетт, она сама строчит со скоростью пулемета. Чтобы овладеть пишущей машинкой, ему требуется не меньше времени, чем справиться с протезом или с приспособлениями для одевания-раздевания. Франсуа уже путает день с ночью, он полностью вымотан. Но у него все же получается. Маленькие буквы постепенно начинают складываться в слова, слова — во фразы, фразы теперь начинаются с заглавных букв; он даже научился отбивать абзацы. Ему приятно слышать звон каретки, обозначающий конец строки, и звук возврата. Больше всего ему докучает процесс заправки бумажного листа. У Бертрана это выходит безо всяких проблем. У него — никак.

«Дорогая Мария!

Это первое письмо, которое я сумел самостоятельно набрать пальцами ног на пишущей машинке. И оно адресовано тебе.

Жоао (вот нет у Мугетт на машинке знака тильды!) очень счастлив, что вы приехали. Во всяком случае, он прекрасно провел время с детьми в бассейне „Шато-Ландон“. Думаю, ребятишки тоже получили удовольствие.

Конечно, он сильно переживает из-за того, что вы снова уезжаете. Но у него на носу его первые Олимпийские игры.

Прошу вас, возвращайтесь поскорее! Любите его, любите по-своему, но только не бросайте!

Искренне твой, Франсуа».

Сильвия через профсоюз получает информацию о доступных вакансиях. В первую очередь берут специалистов с высшим образованием, то есть с дипломом, потом рассматривают кандидатуры со средним, а остальные плетутся в самом хвосте. Франсуа направляет свое резюме, набранное собственноножно на машинке. О его инвалидности никто и не подозревает, пока он сам не появляется в дверях. Каждый раз одно и то же — вытянутые физиономии, взлетевшие от изумления брови, недоверчивые взгляды. Как это так — нет рук? Что, совсем нет?

Глаза чиновников невольно пытаются найти недостающие конечности в складках пустых рукавов пиджака. Франсуа объясняет, что он билингва, что у него правильное произношение, которого часто не хватает преподавателям, ибо они изучали английский язык по учебникам; он рассказывает о своих преподавателях, которые вместо «th» произносили «s», он говорит о шестилетнем опыте работы со взрослыми и детьми, причем на разных уровнях, он утверждает, что занимался как с любителями, так и с теми, кому язык нужен для работы.

— А еще я был переводчиком, — сообщает он.

— А что именно вы переводили? Где?

— На соревнованиях среди инвалидов. Международных… Не шахматы, нет, именно активные виды спорта. Да, такое существует. Плавание в том числе. Нет, я не чемпион, но у меня неплохие результаты.

Это главный его козырь, тут уж им нечего сказать. Что, учебная программа? Конечно, он ее подготовит, благо не впервой. Разумеется, он в состоянии расписать весь курс обучения, он может делать раздаточный материал — умеет печатать на машинке пальцами ног. Да-да, вы не ослышались, именно ног. Само собой, ему не верят. Но надо видеть чиновничьи физиономии, когда Франсуа снимает обувь: спокойно, велите подать печатную машинку; пожалуйста, приподнимите меня, у меня есть специальное кресло! Растерявшиеся функционеры покрываются краской стыда — нет, ну зачем уж так прямо? Не волнуйтесь, мсье, вам совсем не нужно раздеваться, мы вполне вам доверяем; но Франсуа желает добить их, отрезать все пути к отступлению.

— Продиктуйте мне что-нибудь, пожалуйста, что вам угодно: «Под мостом Мирабо течет Сена» например, дважды два — четыре, четыре и четыре — восемь, «Вперед, дети Франции».

И как только в помещение вносят пишущую машинку, он садится перед ней и начинает работать пальцами ног; строка летит за строкой; он умеет проставлять заглавные буквы, запятые, он умеет оформлять подчеркивание, черный цвет, красный — пожалуйте!

Он заканчивает показательное выступление, ибо уж слишком унизительно выглядеть цирковым медведем перед собравшимися; он сразу же переходит к теме педагогического процесса. Современные языки, говорит он, натягивая носки, не мертвые, их нужно преподавать как разговорные. Устная речь — основа для овладения языком, а большинство обучающихся просто повторяют заученные фразы, которые никак не связаны с реальностью. К сожалению, продолжает он, изредка они еще что-то могут написать или сказать на латыни или греческом, но не в состоянии связать нескольких слов по-английски, чтобы спросить дорогу, заказать выпивку или просто поддержать разговор.

Он засовывает ноги в туфли.

— И как они будут выглядеть, мадам, мсье, на улицах, например, Лондона? Что они смогут сказать клиенту, посетителю? А если конференция, деловая встреча? А путешествия? Они же как цирковые собачки. Чтобы овладеть языком, прежде всего нужны уши, а не глаза. Нужен язык, а не пишущая рука.

Франсуа приводит в пример слова филолога-теоретика Эмиля Часла — спасибо Жюльену, студенту-германисту, — который говорил о методе погружения, когда ученик осваивает язык без каких-либо предварительных условий, без перевода слов, без объяснений, он все равно что малый ребенок, он должен слушать. Он приводит в пример себя:

— Моя мама англичанка. Я говорю по-английски благодаря ей. Она просто беседовала со мной, и это была лучшая школа.

— Но… Как вы собираетесь писать на доске?

— А я и не собираюсь писать! В крайнем случае попрошу кого-нибудь. Мадам, мсье, это-то как раз не проблема.

Мадам и мсье несколько смущены, но все же сомневаются:

— А вы не боитесь, учитывая ваше состояние, преподавать?

Возможно, они имеют в виду, что своим видом он шокирует учащихся и других преподавателей. Вызовет невольное любопытство, нетактичный интерес. Кроме того, никто