Читать книгу "Волга. История главной реки России - Дженет Хартли"

государством как неприемлемый пережиток капитализма. Колхозы, напротив, считались подлинно социалистическим решением; кроме того, предполагалось, что колхозы будут более эффективны и обеспечат экономические условия для общественного прогресса в селе. Более эффективное ведение сельского хозяйства позволит привлекать меньше рабочей силы, что, в свою очередь, увеличит число крестьян, которые смогут заняться работой в промышленности, и даст толчок еще большей индустриализации. Кроме того, нэп, как считалось, приносил наибольшую выгоду именно тем социальным группам, которые во время революции и Гражданской войны считались «врагами народа»: спекулянтам и богатым крестьянам.

Во время Гражданской войны большевики пытались учреждать колхозы в Поволжье и других регионах страны, находившихся под их контролем, но это было делом добровольным и потому почти не имело успеха. Для массовой коллективизации нужны были две предпосылки: во-первых, полная решимость государства внедрять эту политику сверху; во-вторых, возможность назначить врагов – козлов отпущения. В 1929 году обе эти предпосылки сошлись. В ноябре ЦК компартии принял решение начать массовую коллективизацию; иными словами, этот процесс был инициирован и внедрен сверху, как и многие предыдущие инициативы, касавшиеся крестьян. В то же время был объявлен и враг: им стали богатые крестьяне – кулаки, которых обвинили в искусственном создании дефицита – укрывании зерна и саботировании его сдачи. Местные партийные чиновники и сельсоветы получили приказ выявить кулаков и конфисковать их землю и имущества. Коллективизация двигалась по СССР невероятными темпами: в 1931 году около половины всех крестьянских хозяйств уже оказались в составе колхозов, а в 1940 году этот показатель превысил 96 процентов.

В Поволжье коллективизация шла особенно быстро, поскольку регион был очень важен для производства и экспорта зерна. К 1930 году Нижнее Поволжье уже подверглось серьезной коллективизации (в некоторых регионах до 70 процентов), и процесс неуклонно продолжался в течение следующего десятилетия. Как только массовая коллективизация началась, остановить ее было уже невозможно: на создание колхоза нужно было лишь несколько собраний, а то и одно. Например, в селе Лом (ныне в республике Марий Эл) прошло четыре собрания, после чего скот восьми кулацких семейств попросту отобрали[904]. Официальная история коллективизации, сложившаяся в то время и преподносившаяся в советских источниках с 1950-х по 1980-е годы, состояла в том, что беднейшие крестьяне приветствовали коллективизацию и легко и охотно выявляли кулаков – своих врагов. Например, бедняки одной из деревень в Самарской области обвинили кулаков-односельчан в использовании «наемного труда» и заявили, что именно кулаки несут ответственность за их бедность и отсутствие лошадей[905]. В Чистопольском районе (Татарская республика) крестьяне деревни Булдыри якобы заявляли, что «мы, беднота, громко заявляем, что за кулачеством, своим вековым врагом, не пойдем»[906].

Конечно, крестьяне всегда понимали неравенство в уровне благосостояния и удачливости (например, удачей было иметь несколько здоровых сыновей), и каждый знал, кто в их деревне самый богатый. Не противоречило человеческой натуре и желание бедняков поменяться местами с богачами или свести старые счеты. Как мы знаем, до освобождения крестьян в 1861 году крестьянские общины сознательно отдавали в рекруты мальчиков из бедных семей, поскольку эти семьи вносили меньший вклад в выплату общинных податей. После революций 1917 года крестьяне заставили «единоличников» вернуться в общины, что свидетельствует об их неприязни к этим более богатым соседям, имевшим возможность или смелость выделиться и устроить отдельные хутора вне сельской общины. Однако во время коллективизации термин «кулаки» был, по сути, искусственно создан деятелями компартии в Москве. «Использование эксплуатируемого труда» было определяющей характеристикой кулака для коммунистов, но крестьянам сложно было понять подобную идею, поскольку одни крестьяне регулярно нанимали других на сбор урожая: это была общепринятая часть отношений в области сельского хозяйства. Богатство же в представлении крестьян обычно связывалось с владением землей и прежде всего лошадьми (отсюда и приведенная выше реплика самарских бедняков относительно того, что у них нет лошадей).

Неудивительно, что крестьяне на Волге и в других регионах часто не могли найти в своей среде «врагов», так что многие деревни сообщали: «У нас кулаков нет». Однако для удовлетворения местного руководства компартии были назначены «квоты» по кулакам, так что часто крестьяне должны были выдавать других крестьян, которые вовсе не были богаты и казались по крайней мере внешне лояльными советской власти. Например, крестьянин из Тверской области Алексей Маров, служивший во время Гражданской войны в Красной армии, владел 3,4 га земли. Хотя у него была всего одна лошадь и одна корова, его объявили кулаком. Еще один тверской крестьянин, Василий Паськин, имел шесть маленьких детей и жену-инвалида, но его семью вместе с 21 другой сослали в Сибирь как кулаков[907]. В Самарской области некий Н. Ф. Лыков подал протест против того, что его объявили кулаком, утверждая, что он небогат и верно служил режиму в рядах Красной армии. Он предложил отдать дом в колхоз и указал, что не только сам теперь не может жить крестьянином в своей деревне, но то же относится и к его жене-учительнице, лишившейся ныне всех прав[908].

Среди нерусского населения Волги найти кулаков, руководствуясь советскими определениями, оказалось особенно сложно. Серьезный размах приобрела коллективизация в немецких колониях: из-за процветания немецких сел и чистоты их домов все поселенцы казались коммунистам кулаками. Коллективизация началась быстро: к январю 1930 года в колхоз вступило 68 процентов немецких колонистов, а к 1931 году – уже 85 процентов[909]. Напротив, большинство марийских и чувашских крестьян Поволжья были бедны, в целом даже беднее русских крестьян, так что в этих общинах сложно было найти хоть каких-то богачей. Один делегат из марийской деревни в 1928 году заявил, что не может организовать союз бедняков и середняков против кулаков, потому что все крестьяне так бедны, что от коллективизации ничего не потеряют. В селе Горномарийского района в 1930 году женщины заявили: «У нас нет кулаков, так что колхоз не нужен». Некоторые крестьяне из марийских сел, которых пришлось назначить кулаками, были очевидно небогаты: некий А. Н. Соловьев из села Кугунер даже не имел коровы и самой базовой домашней утвари[910]. То же можно было сказать и о татарах. В отчете о раскулачивании из Татарской республики говорилось, что некий Мутяшин был объявлен кулаком, потому что в голодный год приобрел перину; у него была одна лошадь, одна корова, он отслужил в Красной армии и даже был ранен. В том же отчете перечислялись жалкие пожитки предполагаемых кулаков: одежда, лапти, детские коньки и просто какой-то старый хлам[911].

Сопротивление коллективизации часто оказывали многие крестьяне, независимо от их благосостояния и национальности; иногда против были все крестьяне в деревне. Перед угрозой коллективизации крестьяне порой забивали весь свой скот и устраивали пышные праздники, лишь бы не передавать своих животных в колхоз. Сопротивление могло быть открытым и жестоким, хотя и бесполезным, учитывая