Читать книгу "Между прочим… - Виктория Самойловна Токарева"

разговор, а я как раз не знала, как его продолжить, и жалела, что начала.

Наступила пора моих путешествий. Я девять раз была в Германии, одиннадцать в Швейцарии, пять в Париже. Все это были деловые командировки. Европе была интересна наша культура.

Я купила наряды, оделась с головы до ног, и не в спекулянтское тряпье, а в фирменные одежды из дорогих магазинов.

Боже, какое счастье одеться по собственному вкусу.

Кто меня одел? Конечно же Михаил Сергеевич. В любом застолье я поднимаю за него первую рюмку. «Дай вам Бог здоровья, Михаил Сергеевич, и долгие лета».

Я построила дом и переехала в него. Это домик Наф-Нафа, прочный, кирпичный, двухэтажный. На окнах белые ставни, как в Цюрихе. Подвешены горшки с геранью. Красота!

У меня во дворе свой Уголок Дурова: собака, кот, белка и ворона. Собака и кот – мои, а ворона и белка – дикие. Просто приходят и воруют у собаки сухой корм.

Для белки я заготавливаю орехи фундук. Она это знает.

Недавно за моим котом помчалась чужая собака и успела перекусить ему хвост. Хвост повисел несколько дней и отвалился. Осталось сантиметров десять. Кот безумно переживал: во-первых, он потерял красоту, во-вторых, хвост зачем-то нужен, для баланса например.

Кот перестал быть сверкающе красив, но мы ему простили. Все-таки свой, не посторонний. Практически член семьи.

У меня на участке сорок деревьев. Из них восемь – мачтовые сосны.

Задрав голову, я проверяю верхушки. Нет ли сухих? Сухие деревья надо убирать, иначе упадут на крышу дома и проломят крышу. Нежелательно.

Лето. Моя подросшая внучка щурится на солнце. Она направляется к песочнице в центре участка, но ее останавливает белка. Белка подбегает, встает на задние лапы, а передние ставит внучке на колено. Вернее, под колено.

Внучка пугается. Мало ли что придет в голову этой белке? Может взбежать и укусить за щеку.

Внучка напряженно смотрит на белку сверху вниз, а белка на нее снизу вверх, задрав глазастую мордочку.

Остановись, мгновенье, ты прекрасно.

Я торопливо их фотографирую. Я остановила мгновение, и оно действительно прекрасно.

Утро. Солнце. Счастье…

Собакин, Михалков, Войнович, Данелия, Горбачев – вот они, архитекторы моей жизни. Я, конечно, и сама тоже внесла свой вклад, а именно – труд. Я написала двадцать томов, и за меня это никто не мог бы сделать. И тем не менее: литературный талант очень трудно обнаружить. Талант певца или художника – запросто. Человек поет или рисует – сразу заметно. А писать… Все умеют писать, всеобщая грамотность с тридцать седьмого года.

Я могла бы и не распознать свои литературные способности. Работала бы учительницей пения: вахадили гу-си… И так всю жизнь. Мое предназначение умирало бы во мне. Я ходила бы нервная и несчастная.

Но я избежала этой участи. Я всегда занималась тем, что мне интересно. Это счастье. Я выиграла свою жизнь.

И свою личную историю я тоже не проиграла. Мы с мужем вместе начали свой путь и вместе заканчиваем. А то, что было в середине, можно забыть, как белый танец. Был такой танец, когда дамы приглашают кавалеров. Потанцевали и разошлись.

Я хотела стать писателем – и стала.

Хотела быть сценаристом – и стала.

Хотела быть известной – получилось. Мой маленький внучок говорил в детстве: «Моя бабушка работает знаменитой писательницей».

Но, несмотря на все достижения, мне все-таки кажется, что меня надули. Молодость – кратковременна, жизнь – коротка.

Все проходит в конце концов. Это не мое открытие. Так говорил еще царь Соломон три тысячи лет назад, а может, пять. И он не ошибся.

Пройдет и жизнь. И когда я предстану перед Всевышним, то в свое оправдание протяну Ему двадцать томов моей прозы.

Возможно, Он возьмет и сдует их с ладоней, и мои книги разлетятся в пыль. Но какой-нибудь один рассказик останется. «Старая собака», например. И тогда меня пустят в райский сад, и там я встречусь с мамой и папой. И увижу Люську Сундатову – мою подругу из девятого «Б» 104-й школы. И мы обрадуемся. Как сказано у Чехова: «мы отдохнем»…

И еще я встречу Меричку и спрошу ее:

– Ну что, рада?

Римские каникулы

Однажды в моем доме раздался долгий телефонный звонок. «Междугородный», – подумала я и подняла трубку. Звонили действительно из другого города. Из Рима. Мужской голос поздоровался по-французски. Это было кстати, потому что французский я учила в школе: могла поздороваться, попрощаться, сказать «я тебя люблю» и сосчитать до пяти. Еще я знала спряжение двух глаголов: etre и avoir.

– Валерио Беттони, – представился голос. – Адвокато Федерико Феллини.

Здесь было понятно каждое слово: адвокато – это адвокат. А Федерико Феллини – это Федерико Феллини. Тут ни убавить ни прибавить.

Я решила, что меня кто-то разыгрывает, но на всякий случай поздоровалась:

– Бонжур, мсье!

Валерио затараторил по-французски. Из его монолога я узнала четыре слова: вуаяж, Рома, отель и авьон.

Рома – это Рим. (Сведения почерпнуты из песни «Аривидерчи, Рома».) Отель – это отель. Вуаяж – путешествие. Авьон – авиация, то есть самолет. Итак, получается: Федерико Феллини приглашает меня в Рим. Отель и самолет – за счет приглашающей стороны.

– Пер ке? – Этот вопрос я знала из итальянских фильмов неореализма.

Валерио Беттони охотно затараторил по-итальянски. Он решил, что я владею всеми европейскими языками.

Маленькое отступление. Однажды я выступала на Западе с известным российским поэтом. Из зала ему задали вопрос:

– Вы – представитель творческой интеллигенции. Как вы можете не знать языков? Хотя бы английского…

Он ответил замечательно. Он сказал:

– Поэт может так многого не знать…

Прозаик тоже может многого не знать. Знание – это информация. А в творчестве важна интуиция. Можно много знать и быть бездарным. Однако есть третий вариант: много знать и быть талантливым. Как Пушкин, например.

Сегодняшняя советская интеллигенция в массе своей серая, как утренний рассвет. Узкие специалисты. Знают, но узко.

– Аве ву факс? – спросил адвокат.

Он решил, что у меня дома есть факс. Человек такого уровня должен у себя дома иметь факс.

У меня нет нормального потолка над головой. Четыре года тому назад соседи сверху залили меня водой. Потолок вспучился и в некоторых местах отвалился. Это событие совпало с перестройкой, и отремонтировать потолок оказалось невозможно. То есть возможно, но на это придется положить жизнь. Жизни жаль. Она нужна мне для другого.

Я с достоинством ответила, что факса у меня «но». Зато факс имеется