Читать книгу "Фотофиниш. Свет гаснет - Найо Марш"

— Спокойной ночи.

Когда она закрыла за ним дверь и он остался один, он сказал:

— И все равно: к дьяволу Дугала Макдугала.

IV

Утром в понедельник перемены в атмосфере театра были еще заметнее. Она не была мрачной. Она была гнетущей и нервной. Похоже на приближение грозы, подумал Перегрин. Все будто замерло в душном ожидании.

Перегрин закончил расстановку мизансцен. К среде они прошли всю пьесу и сыграли ее целиком.

В поведении труппы тоже произошли заметные изменения. Как правило, актеры, закончив репетировать свою сцену, уходили с ощущением тревоги или освобождения. Они мысленно возвращались к своим диалогам, отмечали в них трудные места и в уме репетировали их заново, или ставили воображаемую галочку напротив удачных кусков. После этого они уходили за кулисы или с профессиональным интересом наблюдали за другими актерами, или читали газеты и книги — в соответствии со своим темпераментом и склонностями.

Этим утром все было иначе. Все без исключения актеры сидели вместе и наблюдали за происходящим с какой-то новой напряженностью. Словно каждый из них продолжал играть свою роль, и другой реальности для них не существовало. Даже в тех сценах, которые уже были размечены, но еще не проработаны, присутствовало нервное напряжение: правда выйдет наружу, и герои придут к назначенному им концу.

Сегодня труппа должна была впервые увидеть поединок. Вокруг Макдуфа образовалось нечто похожее на ореол темного ангела, шагающего сквозь битву в поисках Макбета. Он встречал людей в одежде Макбета и принимал их за него, но он должен был найти самого Макбета, и никого другого. Наконец Макдуф увидел его — вооруженного, в шлеме и маске, и закричал: «Стой, адский пес!»[100]

Макбет обернулся.

Ладони у Перегрина вспотели. Таны, стоявшие за кулисами, были ошеломлены. Сталь билась о сталь со звоном и визгом, когда лезвия мечей скользили друг по другу. Кроме этих звуков было слышно лишь тяжелое дыхание мужчин.

Макдуф взмахнул мечом и резко опустил его вниз. Макбет закрылся от удара щитом и, пошатнувшись, шагнул вперед.

Сидевшая в зрительном зале Нина вскрикнула.

Пока они оба переводили дух, прозвучала хвастливая фраза Макбета о том, что ему не может причинить вреда рожденный женщиной, и ответ Макдуфа о том, что он «до срока из чрева матери был вырван»[101]. Затем финальная часть поединка, когда Макдуф гонит его вглубь сцены и за кулисы. Прервавшийся за кулисами крик Макбета. Сцена на несколько секунд опустела. Затем послышались звуки труб и барабанов, на сцене появились Малькольм, старый Сивард и ликующие таны. Большая сцена. Старый Сивард говорит о смерти сына. Появляются Макдуф и Сейтон с головой Макбета на острие меча. «Проклятого тирана голова вот здесь, смотри»[102], кричит Макдуф.

Малькольма провозглашают королем Шотландии, пьеса заканчивается.

— Спасибо всем, — сказал Перегрин. — Большое всем спасибо.

Ответом ему были вздохи облегчения, на фоне которых ясно прозвучал дискант Уильяма Смита, сказавшего:

— Он понес заслуженное наказание, правда ведь, мисс Гэйторн?

V

Когда Перегрин сделал актерам замечания и исправил их ошибки, труппа осталась в театре еще ненадолго, словно им не хотелось разрывать соединившую их связь.

Дугал спросил:

— Доволен, Перри?

— Да. Очень доволен. Настолько доволен, что мне страшно.

— Не слишком мелодраматично?

— Было, наверное, три момента, когда меня посетили кое-какие сомнения. Тебя, Дугал, не было ни в одном из них, да я и сам не уверен в своих ощущениях. Не будет ли публика смеяться, когда вынесут голову на копье? Ее лицо видно всего несколько секунд. Сейтон находится на авансцене, и голова повернута к зрителям затылком.

— Конечно, это рискованно. Сейтон стал чем-то вроде Судьбы, так? Или альтер эго Макбета?

— Да, — благодарно сказал Перегрин. — Или его тенью. Кстати, Гастон делает голову.

— Хорошо. Мэгги, дорогая! — воскликнул Дугал, когда она присоединилась к ним. — Ты восхитительна. Дьявольски прекрасная и грозная. У меня нет слов. Спасибо тебе, спасибо!

Он принялся целовать ей руки и лицо, и казалось, не мог остановиться.

— Могу я вставить словечко? — сказал Саймон. Он стоял рядом с ними, мокрые волосы прилипли ко лбу, над верхней губой блестела полоска пота. Мэгги оттолкнула Дугала и схватила Саймона за шерстяную куртку.

— Сай! — сказала она и поцеловала его. — Ты играл потрясающе!

У них скоро закончатся эпитеты, подумал Перегрин, и мы все пойдем обедать.

Саймон посмотрел через голову Мэгги на Дугала.

— Кажется, я победил, — сказал он. — Или нет?

— Мы все победили; по крайней мере, я надеюсь, что победим через три недели. Слишком рано выражать такой восторг, — сказал Перегрин.

Мэгги сказала:

— Меня ждут в машине, и я опаздываю. — Она погладила Саймона по щеке и высвободилась. — Я не нужна тебе днем, Перри?

— Нет. Спасибо, красавица.

— Всем пока! — крикнула она и направилась к служебному выходу. Уильям Смит подбежал к двери первым и распахнул ее перед ней.

— Десять баллов за прекрасные манеры, Уильям, — сказала она.

Ее никто не ждал, она просто вызвала такси. Это их проучит, подумала она, называя шоферу свой адрес. А металлический голос творит настоящие чудеса, если правильно им пользоваться. Она настроила голосовые связки и заговорила.

— «Но все же, кто мог бы подумать, что в старике столько крови?»[103]

— Что такое, леди? — испуганно спросил шофер.

— Ничего, ничего. Я актриса. Повторяю роль.

— А, вы из этих. Что ж, всякие люди бывают, — ответил он.

— Это точно.

Росс, Леннокс, Ментит, Кетнес и Ангус должны были начать репетировать в три часа, так что у них было достаточно времени, чтобы плотно поесть в «Лебеде». Они шли по набережной Виктории в лучах солнца: четыре молодых человека и один — Росс — постарше. Они выделялись из толпы. Они шли красивой походкой, говорили свободно и четко, и громко смеялись. Лица у них были бледные и гладкие, как у тех, кто редко бывает на солнце. Когда между ними проходили другие пешеходы, они возвышали голос и без смущения продолжали беседу. Леннокс, когда не участвовал в разговоре, фальшиво напевал:

Пусть не будет брошен на черный гроб Ни один, ни один цветок.[104]

— Это не та пьеса, дорогой мой, — сказал Росс. — Это же из «Двенадцатой ночи».