Читать книгу "Чара силы - Галина Львовна Романова"

Даждь молчал, глядя мимо Кощея. Он не слышал его слов и не понимал, что с ним происходит. Когда его поволокли прочь, он пошел, покорно передвигая ноги.

Поглядев вслед пленнику, Кощей отдал приказ наступать. По следам можно было легко найти дом Даждя. Если б он так хорошо знал эти проклятые северные горы, напал бы на Даждя сразу, и оба родителя уже были бы у него в руках, не пришлось бы гонять соглядатаев, хотя они отлично справились со своей задачей. Но главное — они у цели.

Размышления Кощея были прерваны появлением пары оборотней — самца и самки. В них самих не было ничего необычного, но появились они из‑под того самого обрыва, на котором стоял Кощей. Самец поддерживал самку с почти человечьей заботой, а та плотнее заворачивала во что‑то младенца!

Ошибиться Кощей не мог — второго ребенка здесь не могло быть на многие версты.

— Как посмели? — зашипел он, наступая. — Утопить немедля!

Самка загородила младенца рукой и оскалилась, а самец выступил вперед и торопливо залопотал:

— Велела госпожа! Она приказывала! Ей нужна его кровь, чтоб самой понести от господина!.. Она приказывала принести! Это для нее!..

Родить Кощею ребенка — это и в самом деле была мечта бесплодной Марены. Что ж, он не будет ей мешать, если у чародейки и в самом деле получится!

Кивком головы Кощей подозвал десятника и приказал ему немедленно доставить в Пекло обоих оборотней и ребенка.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

До позднего вечера пришлось успокаивать Златогорку, что билась в истерике, потеряв ребенка. Будь подле муж, она скоро бы забылась в его сильных уверенных руках, заслушалась его речей о будущем, о детях, которые еще родятся у них. Они бы нашли утешение друг в друге, но Даждя рядом не было, а молодая мать, его сестра, и молодой парень, не знавший еще ни женской ласки, ни радости отцовства, — плохие утешители. Падуб и Жива сами измучились, успокаивая роженицу, уговаривая ее потерпеть, подумать о чем‑нибудь другом.

Вторые роды начались перед закатом. К тому времени вода в бане остыла, и когда измотавшая сама себя Златогорка вдруг опять застонала, хватаясь за живот, Падубу пришлось побегать, согревая воду и растапливая печь.

Уставшая Златогорка еле дышала и только кричала охрипшим от боли голосом, причиняя муки и себе и младенцу. Она не была готова подарить мужу второго ребенка и совсем не тужилась.

— Ну, давай же, давай, сестричка, — уговаривала Жива, ласково поглаживая ее дрожащие колени. — Он живой, он на волю просится!..

— Не могу, — прошептала Златогорка, прикрывая глаза. Слезы лились у нее из‑под век. — Не могу!..

Падуб, преодолевший страх, сидел у нее в головах, гладя влажные волосы своей хозяйки. На ее чрево он смотреть все‑таки боялся и косил глазами на огонек свечи, чувствуя, как другую его руку до синевы стискивают пальцы Златогорки.

Она вдруг застонала низко, с рыком, упираясь головой в живот пекленцу и словно стараясь уползти от чего‑то. Чрево ее содрогнулось. Страшное лицо с оскаленными зубами напугало Падуба, он отшатнулся, но в это время Жива наклонилась над роженицей и почти силой вытащила младенца.

Златогорка застонала последний раз, еле слышно, и закрыла глаза. Голова ее беспомощно склонилась набок, и она обмякла.

Второпях не зная, за что схватиться, Падуб наклонился над нею, слушая сердце. Но женщина была жива и дышала мерно и неглубоко. Тогда он поднял глаза на Живу.

Та возилась с младенцем, очищая его личико и головку.

— Вот они, золотые волосики! — воскликнула. она, приветствуя новорожденного шлепком. — А я уж думала, что мне померещилось!

— Что? — шепнул Падуб.

Мы хотели первыми родиться, — продолжала Жива, воркуя над ребенком, — да братик нам не дал — вперед протиснулся. А мы на это разобиделись и вообще решили не рождаться, так, что ли? Ишь ты, какой хитрый! — Жива улыбнулась. — А ну, давай, крикни, покажи, каков ты на самом деле!

Она шлепнула ребенка посильнее, и он залился на всю баню басистым плачем.

Его крик пробудил обеспамятевшую Златогорку. Она с усилием подняла голову и, разлепив веки, хрипло выдохнула: Живой?..

— Еще какой живой! — весело отозвалась Жива.

— Дочь?..

— Радуйся, мать, — торжественно сказала Жива, передавая ребенка ей на руки, — второго сына родила!

Она потянулась за ниткой и ножом перерезать пуповину, но Златогорка вместо того, чтобы приласкать новорожденного, поникла головой.

— Вот теперь воин, — печально. прошептала она. — Умру я!

— Глупости! — Жива улыбалась, как девочка. — Слышала, мать, какой у него голос? Нет, он будет певцом — гусляром и сказителем! Отец его так сладко поет — заслушаться можно! А сын его перепоет… Расти скорее, голосистый петушок! — добавила она, обращаясь к младенцу. — Вот родит тебе мать сестрицу, вырастет она, оженят ее с моим сыночком — кто на их свадьбе петь станет?.. Кроме тебя — некому!

Слушая веселую болтовню Живы, Златогорка понемногу воспрянула духом и с нежностью прижала младенца к груди.

— Первого сына мы потеряли, — молвила она, — а вот другой нам в утешенье. Даждь вернется — обрадую его...

Жива и Падуб переглянулись при этих словах. Брови женщины страдальчески дрогнули, да и сам Падуб с каждой минутой все сильнее и острее чувствовал надвигающуюся беду.

Златогорка сама поднялась и осторожно ходила по бане, помогая Живе. А потом дошла до дома, где, несмотря на уговоры, затопила печь и, уложив сына, занялась хозяйством. Жива кинулась было ей помогать, но Златогорка остановила ее.

Миновала еще одна ночь. Перед утром Златогорка покормила в первый раз сына, собрала на стол. Она была оживлена и бодра — будто не она недавно умирала в бане, и даже рассердилась, когда Жива поднялась, чтобы уезжать.

— Да пойми, — уговаривала она Живу, — устала ты, измаялась со мной. Только с дороги — и сразу ко мне. Две ночи не спала!.. Передохни хоть до завтра! И мне Даждя ждать полегче будет!

— Нет, прости, хозяюшка, — Жива поднялась, надевая подкольчужную куртку и полушубок, — но и я мать тоже. Я своего сына два дня не видела. Его там без догляда не оставят, а все равно болит все внутри. — Она сжала руками грудь. — Да и кормить мне пора!.. Конь мой отдохнул, а я сама дома отосплюсь!

Она направилась к двери.

— Ну, так пусть Падуб проводит тебя! — остановила ее Златогорка.

— Я сюда в метель добралась, — улыбнулась Жива, — сейчас по хорошей погоде мне еще легче будет. А тебе без него тут совсем тоскливо станет!

Поклонившись напоследок хозяйке и духам–хранителям в красном углу, Жива вышла. На дворе Падуб подвел ей коня и проводил до ворот.

Отдохнувший конь снес всадницу с холма и тяжелым скоком пошел к роще. Падуб посмотрел вслед гостье и вернулся в дом.