Читать книгу "Порочные - Мира Вольная"

Яд.

Этот яд сейчас отравляет меня.

Один из них свободен, другой взаперти. Один из них — инстинкты и чувства, другой — разум и логика. Один из них — ярость и боль, другой — свобода и свет.

Но тот, первый — сильнее, сильнее потому что вскормлен, выпестован и взращен. Другой подавлен и заперт.

И от этого еще больнее, потому что ярость причиняет боль. Ее так много, и она такая жгучая, что выедает меня, выжигает, затапливает, и нет сил ей сопротивляться, нет сил бороться, потому что надо дать ей выход, надо найти…

Ей не надо сопротивляться, ей надо позволить выйти, проникнуть в меня без остатка, полностью.

А потом найти что-то…куда можно излить…

Кого можно наказать… Кого… разорвать…

Это выше, больше, глубже и в тысячу раз сильнее меня, нас.

Я рычу, скалюсь, во что-то впиваются отросшие когти, боль выкручивает наизнанку, выковыривает и выскребает нутро кривыми, заточенными когтями, полностью вырывает меня из сознания.

Очень горячо, будто тело — в костре, будто угли — внутри.

Будто все вокруг горит и пылает.

Слышится хруст, скрежет, какой-то дикий, жуткий рев. А после оглушающая тишина и… свобода. И пелена перед глазами… Кровавыми подтеками.

Клокочет и ревет внутри пламя, поднимаясь из глубин, из самого дна, из той пустоты, из серости ничто, куда я прятала себя.

Я поднимаюсь на лапы, я так сильна, как никогда прежде. Во мне столько мощи, столько чудовищной, пугающей мощи, что я могу стереть в пыль все окружающее.

Что-то мерзко и низко пищит, что-то гудит, что-то трещит, слышатся удары о перегородку. Глухие, тяжелые, частые, какие-то звуки, непонятные, отрывистые, как крики неизвестных птиц.

Я поворачиваю голову и рычу, сшибаю лапой на пол белую, пищащую и стрекочущую штуку, за ней тянется что-то… непонятное тонкое. Под ногами блестит металл.

Штука перестает пищать и скрежетать.

И это хорошо, потому что она раздражает.

Перегородка трещит, и в комнате оказываются двое…

Они странные. От них пахнет волками, но нет шерсти, они тонкие и высокие, как деревья. От одного пахнет приятнее, чем от другого… Это они издают эти непонятные звуки, как птичий стрекот.

Мне хочется драки, мне хочется крови, мне хочется впиться клыками в чье-нибудь горло, ощутить, как вытекает жизнь из них по капле, ощутить последние удары чужого сердца.

Они — угроза. Они — моя ярость и боль, и я буду наказывать и карать.

И я скалюсь, хвост бьет по лапам и бокам, тело дрожит от приятного напряжения, от предвкушения, от желания.

Я слышу биение их сердец, я слышу, как несется густая-густая, сладкая-сладкая кровь по их венам, вижу, как они напряжены, и срываюсь.

Всего один короткий прыжок. Всего один короткий удар чужого сердца, и один из этих высоких и странных на земле, пытается увернуться, пытается удержать меня от удара, пытается отвернуть мою морду.

У него очень странные лапы и очень крепкие. Он сопротивляется мне, борется. Но запах его крови такой сладкий, такой вкусный, я почти чувствую ее на языке, в собственном горле. Я почти ненавижу его, так отчаянно жажду вцепиться в податливую, мягкую плоть.

Я выворачиваюсь из его лап, вскидываюсь, чтобы снова устремить клыки к беззащитному горлу, чтобы наконец-то ощутить все… все, что готова отдать мне его кровь.

Всего лишь миг, мне нужно меньше, чем удар его сердца. Слюна капает из пасти на его морду, тянется прозрачной ниточкой, я вижу яростные, испуганные глаза.

Мне приятен его страх. Этого странного существа, от которого все еще пахнет волком и еще чем-то… кем-то.

Сейчас!

Но я не успеваю, что-то огромное врезается в меня сбоку, сшибает с ног. Спина ударяется о что-то узкое и твердое, слышен хруст костей, боль пронзает от задних лап, до головы. Я рычу и вою, и скулю, и хриплю. Клацаю и клацаю зубами, пробую встать, но у меня не выходит, потому что нечто огромное наваливается сверху, переворачивает, заставляет распластаться по земле.

Тут странная земля, она тверда, когтям не за что уцепиться, не во что вонзиться, чтобы рвануть тело вверх, чтобы найти опору.

И я снова рычу.

И бьюсь, и дергаюсь, пробую сбросить с себя чужака, а потом его запах касается ноздрей, и ярость становится еще гуще, еще больше. Такой, что ее невозможно выдержать, она клокочет и раздирает изнутри.

Я изворачиваюсь и впиваюсь клыками в горло снизу, в мягкое, податливое горло волка надо мной. И ощущаю ответный укус в шею.

Болезненный, жалящий, заставляющий стиснуть челюсти еще сильнее, заставляющий выгибаться, рваться.

Кровь льется в горло, густая, вязкая, горячая, вкусная. И… и ярость сменяется че-то другим, чем-то… таким же обжигающим, но уже по-другому. Кости плавятся, сознание туманится окончательно, все расплывается и меркнет перед глазами. Запах волка забивает глотку и нос, вместе с его кровью проникает в меня.

Волк сверху большой и горячий, сильный. Мой.

И я выгибаю под ним спину, я готова, я хочу…

И он плотнее сжимает челюсти. Быстро, безжалостно, грубо, больно. Очень больно. Он трется о меня, хочет проникнуть, а у меня внутри все кипит, и гудит, и кричит, и рвется.

Больно.

Я поворачиваюсь, скалюсь, хочу сбросить с себя волка, но…

В следующий миг что-то впивается в бок, я дергаюсь, вижу размытый силуэт, пытаюсь достать его, и не успеваю, потому что сознание блекнет, потому что сил вдруг не хватает, потому что все кружится и шатается, а потом… темнота.

Просто темнота и тишина, только вкус чужой крови все еще в пасти.

Я подскочила на кровати от странного чувства тревоги. Подскочила и тут же схватилась за голову, так немилосердно, невыносимо она трещала.

Во рту — пустыня, в голове — пустота.

Меня мутило, и ныло все тело, хотелось сдохнуть, свет, бьющий по глазам сквозь плотно сомкнутые веки, убивал.

Но какой-то шорох рядом все-таки заставил отнять от лица руки и открыть глаза. Открыть, чтобы в недоумении уставиться на мужчину рядом, стоящего на коленях возле кровати. Не моей кровати, не в моем доме.

Я пробую вспомнить, что случилось вчера, но у меня ничего не выходит. Сознание отзывается дикой болью, тошнит так, что приходится дышать через раз. Последнее, что получается воскресить в памяти — пустую пробирку и следы густой крови Арта. Дальше — чернота.

И я чувствую страх. Вдруг начинаю бояться. Он удушливый и липкий, этот страх.

— Что…

— Нам надо поговорить, Эмили, — говорит оборотень. Говорит очень серьезно, и я понимаю, что случилось что-то по-настоящему дерьмовое. Настолько дерьмовое, что тело содрогается и меня все-таки выворачивает.