Читать книгу "Свидетель - Галина Манукян"

Я распахнула руки и, продолжая улыбаться, закружилась, от всего сердца благодаря Целое за счастье. Хотелось скакать по-детски, бежать, не натыкаясь на препятствия, делать все быстро, ведь мне теперь была подарена эта Свобода!

Но еще сильнее захотелось увидеть своими глазами Мастера, Падмини и… Валеру, если он правда был здесь. С замирающим сердцем я направилась к зданию, откуда доносились голоса. Ноги узнали дорогу к медитационному залу. Необычно было идти, не выставляя перед собой руки, и видеть… Всё видеть!

В момент, когда я, щурясь с непривычки, вошла в зал, люди внутри начали петь бхаджаны. Я остановилась в нерешительности, оглядывая просторное помещение, где на циновках, на стульях, подушках и ковриках сидели неизвестные мне люди. С радостью узнала фото просветленных мастеров, украшенных гирляндами цветов на широкой полке под бревенчатым потолком: Пападжи, Рамана Махарши, Ошо, Муджи, Нирсагадатта Махарадж, Анандамайи Ма…

На возвышении пустовало кресло Мастера под золотым символом Ом на синем фоне. Индийские музыканты в белых одеждах поднимали бубны и барабаны, отбивая медленный ритм, европеец с бородкой играл на странном подобии переносной фисгармонии.

— Ом Шива Ом, Ом Таре Ту Таре Ту Ре Со Ха… — вторил им стройный хор в зале.

Впереди по центру поднялся высокий парень с затянутым на затылке хвостом кудрявых волос, весь в белом, с намотанным, как у Валеры, шарфе. Мое сердце замерло. Но, плавно водя по кругу лампадкой с горящим огнем, чуть покачиваясь в такт барабанам, парень повернулся, и я увидела красивое, но совсем незнакомое лицо. Я растерялась. Возможно, мысли о Валере были всего лишь выдумкой? Внезапно рядом со мной повеяло теплым запахом корицы, ванили и гвоздики. Падмини? Я не успела обернуться, как оказалась в мягких объятиях индианки.

— Как моя девочка? — шепотом спросила она на хинди, щекоча пухлыми губами моё ухо.

Я обернулась, узрев завернутую в яркое бирюзовое сари полную индианку, улыбка на ее приятном немолодом лице лучилась материнской любовью. Я прильнула к кухарке, шепча в ответ:

— Я вижу, Падмини, я вижу!

Она потянула меня за руку и уже на улице сказала:

— Гуру хочет говорить с тобой, — а затем сложила руки в намасте и просияла, затмевая луну: — Варья, такое счастье! Глазки голубенькие твои светятся! Пойдем, моя сладкая Лакшми, пойдем. Праджни-Джи уже заждался.

* * *

— Когда углубляешься в темноту, как это только возможно, и научаешься любить ее, она превращается в свет, — говорил Мастер, за зрачками которого плескалась вся Вселенная, готовая постучаться в мою душу. Хотя… она уже была во мне, а я в ней. Чтобы почувствовать это, достаточно было долгого, благого молчания просветленного и его взгляда. Небольшого роста, щуплый пожилой мужчина с волосами и бородой, как у хиппи, заполнял своим светом всю комнату с расшитыми подушками, не новой мебелью и ручной работы ковриками, стоило мне переключиться на третий глаз.

«Я люблю…» — светлой мелодией изливалось вовне сердце, и сейчас я бы не сказала, к кому именно была адресована эта любовь — к Праджни-Джи, к Падмини, стоящей в дверях, к Валере или ко всему живому. Она просто лилась, как вода, переполнившая сосуд, потому что ее было слишком много, и она была самой главной, подвижной, изменчивой, прозрачной. Любовь дышала мной, делая воздух чистым и сладким. Любовь смотрела моими зрачками и была причиной всему.

— Карма переплавляется и переплавляет. Это закон причины и следствия. Боль заставляет человека искать себя, развиваться. Это движущая сила, лучше которой еще никто не придумал, — проговорил гуру. — У тебя была длинная дорога, и ты готова смело идти дальше, но ты уже дома. В любом месте. Прямо сейчас.

— Да, Мастер.

— Нами случаются чудеса, — сказал он задумчиво и без вступлений и экивоков принялся рассказывать мне историю одной из великих учениц Будды — монахине Исидаси[38], познавшей несчастье в браке и решившей посвятить себя Богу, в итоге она вспомнила прошлые жизни и, узнав причины своих горестей, стала просветленной. Гуру посмотрел на меня пристально и вернулся к первой фразе:

— Нами случаются чудеса. Один человек в этом ашраме очень хотел чуда. Он так хотел чуда, что сделал его своей практикой. Он отказался от всего и погрузился в мауну на неопределенный срок, пока чудо не случится. Оно случилось сегодня. Тобой.

Моя душа затаилась, кожу покрыли мурашки. Скрипнула дверь. Я в волнении вскинула глаза, ожидая увидеть Валеру, но это всего лишь вышла из комнаты Падмини.

— Мастер, вы говорите о Валерии Черкасове? — не выдержала я.

— Да.

— Где он?

— Полагаю, на пути в Россию, — провел пальцами по бороде гуру.

— Почему… почему он уехал?

— Его арестовали.

— Как?! — воскликнула я. Но ответ был не нужен. Перед глазами возникло грубое лицо с рубленными чертами дровосека, которое с поворотом головы обрело черты смуглого, как коричное дерево, Прабхакара. Валеру увез Шиманский! — догадалась я. Мурашки от эйфории сменили гусиная кожа, холод и дрожь.

— Что мне делать, Мастер? — с пересыхающими от волнения губами спросила я.

— Человек вправе выбирать свой путь. Валери выбрал путь воина. Это трудно. Это красиво. Какой путь выберешь ты, знаешь только ты сама. Если захочешь, поговорим об этом утром, дитя. Намасте.

Гуру поднялся, показывая, что разговор окончен. Мне хотелось готового решения, но прослушав столько бесед с Праджни-Джи, я понимала, что единственное, что он посоветует сделать — прислушаться к сердцу и Безмолвию. Поэтому я сложила ладони перед грудью и поклонилась. В коридоре ко мне подошла Падмини и протянула полосатый рюкзак.

— Это сумка Валери. Не мог забрать. Очень хороший человек, Валери, очень огненный.

Огорошенная новостями, я побрела через парк, повесив на плечо увесистый рюкзак. Ночь сгущалась, пробирая ветром до костей. Но это было даже хорошо. Отрезвляло. Пальмы клонили веера листьев на тонких стеблях к земле, сильнее запахло влагой и можжевельником. Я всматривалась не столько в черную полосу Ганга, стоя на берегу, сколько в собственную душу. Любовь в ней затянула грозовая туча. Я ощутила вкус, терпкий, перчённый, словно горячее терновое вино с индийскими специями.

Но это была любовь. Моя любовь. Она изменилась, как погода, но осталась со мной, готовой вот-вот вспыхнуть гневом. Он был близок, ведь мысли о том, что нам с Валерой не дали даже взглянуть в глаза друг другу, что судьба-злодейка снова посмеялась над нами, пролетали в уме и задевали рикошетом. Я не обратила на них внимание. Мысли можно и нужно не додумывать…

Можно было вернуться к электрическим лампам комнат, домиков и фонарикам дорожек, заставленных кадками, но я слишком привыкла к темноте. Потому иссиня-черные очертания ночи были мне ближе. Я не чувствовала страха, понимая, что Шиманский где-то рядом, что он все еще охотится за единственным свидетелем его злодеяния. Страх переплавился в том огне, что сжег Матхураву. Не тогда, но сейчас. И бояться больше было нечего, разве только за Валеру.