Читать книгу "Сто дней Наполеона - Эдит Саундерс"

Однако прежний блеск и решительность исчезли навсегда, Наполеон был способен властвовать на политической сцене Парижа не более, чем он был способен влиять и властвовать на поле битвы при Ватерлоо. Искра честолюбия, энергии и силы воли угасала, толстый покров сомнений, усталости и пессимизма душил его ум. Вместо того чтобы отдавать направо и налево четкие ясные приказы, он невнятно и прерывисто говорил сам с собой. Он был человеком, упавшим с вершин власти, и нуждался в помощи, чтобы привести в порядок свои спутанные мысли. Реньо де Сен-Жан д'Анжели сказал ему: «Сир, я прошу вас не бороться более с превосходящими силами обстоятельств. Время летит, и враг подступает все ближе. Не дайте палатам и народу оснований обвинить вас в том, что вы препятствуете миру…»

Пламенный гнев и энергичность нескольких предшествующих минут уступили место раздражению. «Посмотрим, — отрывисто сказал он. — Я и не собирался отказываться от отречения. Но я хочу, чтобы мне дали возможность обдумать это спокойно. Велите им подождать».

Однако вскоре он приказал Люсьену взять перо и бумагу и продиктовал ему прокламацию об отречении. Он наконец принял решение, он отрекался в пользу сына и требовал, чтобы регентство было оформлено немедленно. С прокламации были сделаны копии и отправлены в обе палаты, где их прочли одновременно в два часа пополудни. Человеком, который сообщил долгожданную новость палате представителей, был Фуше. Основным предметом долгих дебатов в тот день, завершившихся лишь в девять часов вечера, было избрание Временного правительства. В итоге власть была передана от Наполеона и его совета министров Исполнительной комиссии, состоявшей из пяти членов, трое из которых (Карно, Фуше и генерал Гренье) были избраны нижней палатой, а двое других (Кинетт и Коленкур) — выдвинуты палатой пэров.

Одно из самых шокирующих событий дня произошло после того, как Карно зачитал объявление об отречении верхней палате. Затем он принялся читать утешительное сообщение от военного министра относительно военной ситуации, когда успокаивающий поток его речи был грубо прерван.

«Это неправда!» — громогласно вскричал кто-то. В собрании наступила тишина, и все повернулись, чтобы посмотреть, кто это говорит. То был маршал Ней, который прибыл в Париж за несколько часов до того и, будучи пэром, пришел принять участие в дебатах в тот страшный час. Он продолжил свою речь: «Новости, данные вам министром внутренних дел, — ложь, каждое слово ложь. Противник победил нас по всем пунктам. С того времени, как я был под командованием императора, я видел лишь сплошной хаос».

Маршал кратко обрисовал положение дел в кампании Ватерлоо. Повсюду воины исполняли свой долг, говорил он. Но командование совершало чудовищные ошибки, которые привели к катастрофе, ни с чем не сравнимой и не поддающейся исправлению. «Через шесть-семь дней противник может оказаться в сердце столицы. Нет никакого другого средства спасти страну, кроме как начать переговоры».

Пэры слушали его, остолбенев. До сих пор никто не говорил им, что положение безнадежно. Они не были готовы к таким суровым реалиям. Ошибки, о которых говорил Ней, очевидно, были сделаны Наполеоном, но это они также не желали принимать. Париж был полон слухов о якобы имевших место грубых просчетах маршалов в Бельгии, и Нея больше всего обвиняли в поражении кампании. Его обвинял Наполеон, а то, что говорил Наполеон, повторяли все. Против Нея легко можно было выдвигать правдоподобные обвинения, однако никто не знал, с какими трудностями ему пришлось столкнуться. Ней видел и претерпел ошибки командования. Это были ошибки Наполеона, вопиющие, непростительные ошибки, включая опасные промедления, недостаточное внимание в решающие моменты, непрестанная недооценка противника и неопределенные указания. Однако пэры подозрительно посматривали на князя Московского и, помня его предательство по отношению к Людовику XVIII, были склонны думать, что сейчас он предает Наполеона. Действительно, Нею следовало бы промолчать, поскольку это он проложил путь для возвращения Наполеона, хотя его и заставили это сделать обманным путем, и потому он не был свободен от ответственности за то ужасное debacle, в которое оказалась повергнута Франция.

Столица была беззащитна перед противником, в точности, как и сказал Ней. Но все же политиков главным образом заботила власть. Формировались комиссии и делегации, и люди боролись за свои места. Люсьен, потерпевший неудачу, убеждая своего брата прибегнуть к силе в отношениях с палатами, сейчас предпринимал все возможное, чтобы облегчить участь своей семьи, возведя своего племянника, короля Рима, на вакантный трон. Его обильное красноречие было растрачено впустую в течение дня в попытках возбудить у палаты пэров энтузиазм в отношении юного принца.

На протяжении того дня, 22 июня, на улицах проходили демонстрации в поддержку Наполеона, зачастую они принимали самые преувеличенные формы; так, на Вандомской площади около двух-трех сотен людей встали на колени перед колонной, воздвигнутой в честь их героя. Все эти преданные поклонники пребывали в настроении довольно опасном, и любой, кто отважился бы улыбнуться или выразить сомнение, вполне вероятно, мог подвергнуться немедленной атаке. В течение вечера происходило множество стычек между бонапартистами и роялистами. Кроме того, сразу после того, как стало известно об отречении, резко возрос курс акций, и это явилось мерилом всеобщего успокоения.

23 июня Фуше был избран председателем Временного правительства, но Наполеон оставался в Елисейском дворце, словно бы не зная, что предпринять дальше. На протяжении дня его сторонники пытались поспособствовать делу Наполеона II, но безуспешно. Фуше искал возможности наладить отношения с Людовиком XVIII, и число сторонников роялистов росло с каждым часом.

Между 18 июня и подписанием капитуляции Парижа 3 июля военные операции происходили спорадически, союзники продвигались в глубь Франции, в то время как Груши (ныне сменивший Сульта на посту главнокомандующего) отступал перед ними. Захватчикам было оказано мало серьезного сопротивления, хотя в одном или двух местах происходили ожесточенные столкновения, например, в Вийер-Коттере, где Вандамм и Пирх II сошлись на поле битвы 28 июня.

Дневник капитана Мерсера представляет нам картину того, что происходило в Ватерлоо с тех пор, как закончилась битва, и предлагает свой взгляд на настроение как победителей, так и побежденных. На рассвете 19-го числа он и его солдаты обнаружили в Угумоне колодец и позаботились о том, чтобы дать воды раненым на поле. Он пишет:

«Их благодарность была беспримерна, как и их горячечные благословения, которые они призывали на нас за это мимолетное облегчение. Французы в целом были особенно благодарны, и те, кто был в состоянии, вступали с нами в разговор о событиях вчерашнего дня и о том, какая судьба их ожидает. Все унтер-офицеры и рядовые были едины во мнении, что офицеры обманули их и предали, и, к моему удивлению, почти все они осыпали бранью Бонапарта как причину своего несчастья. Многие умоляли меня пристрелить их сейчас же, поскольку в тысячу раз больше желали уж скорее умереть от руки солдата, чем быть оставленными на милость этих подлых бельгийских крестьян».

Повсюду французы умоляли английских солдат остаться с ними: «Они видели в нас братьев-солдат и знали, что в нас довольно чести, чтобы не причинять им вреда. «Но в тот же миг, когда вы уйдете, эти подлые крестьяне сначала будут издеваться, а затем жестоко расправятся с нами». Увы! Я знал это даже слишком хорошо».