Читать книгу "Культура Древнего Египта. Материальное и духовное наследие народов долины Нила - Джон Уилсон"

На литературу эпохи поздней империи глубоко повлияли два фактора: новые впечатления и новые контакты, возникшие в результате расширения горизонтов страны, и сложение «класса» бюрократов, необходимых увеличившемуся государству. Из текстов очевидна осведомленность египтян о существовании других стран, где они могли бы жить не пребывая в горестном изгнании. В «Повести о двоих братьях», Астарте и море, а также в длинном Сатирическом письме прослеживается сирийское влияние[305]. Во многих текстах употреблены иноязычные слова и выражения, что указывает на космополитический характер образования писцов. Автор, с презрительным смехом утверждавший, что трус имеет репутацию «Казарди, вождя Асиров, когда медведь нашел его на миртовом дереве», ссылается на некий хорошо известный пассаж из ханаанского фольклора[306]. Свободное культурное взаимовлияние уже нарушило сакральные барьеры долины Нила.

Растущей империи требовалось все больше и больше чиновников, что привело к расцвету школ, где готовили писцов. Школяры получали стандартное ознакомительное представление о классике, так как должны были копировать древние тексты, однако, судя по тому, как они искажали оригиналы, ученики не понимали или не проявляли уважения к изящной словесности прежних времен[307]. Возможно, куда больше времени было отведено на изучение профессиональных навыков, полезных в будущей работе клерка, казначея или составителя писем. Для этих целей, к большому облегчению учащихся, использовали недавно принятый разговорный язык. Для любых ситуаций составлялись образцы писем, где присутствовали формула вежливого обращения и по-деловому краткое изложение официального послания. Преподаватели обыгрывали снова и снова одну тему: жизнь государственного клерка предпочтительнее любой другой карьеры. Они беспрерывно повторяли, что жизнь солдата, крестьянина, пекаря и даже жреца и благородного колесничего воина наполнена сложными и унылыми задачами, но клерк одет в белый лен, ему не нужно гнуть спину на тяжелой работе, но он сам руководит работой других. Учителя призывали мальчиков засесть за книги, вместо того чтобы посещать пивные или заниматься волокитством, ведь благодаря усердию в учебе они могли стать чиновниками с высокой репутацией. Ясно, что удовольствия юности и романтика приключений, которой манила солдатская жизнь, создавали учителям серьезные проблемы с дисциплиной[308].

В одном из текстов описано, как образование обеспечивает бессмертие человеку.

Мудрые писцыВремен преемников самих богов,Предрекавшие будущее,Их имена сохранятся навеки.Они ушли, завершив свое время,Позабыты все их близкие.Они не строили себе пирамид из медиИ надгробий из бронзы.Не оставили после себя наследников,Детей, сохранивших их имена.Но они оставили свое наследство в писаниях,В поучениях, сделанных ими…Построены были двери и дома, но они разрушились,Жрецы заупокойных служб исчезли,Их памятники покрылись грязью,Гробницы их забыты.Но имена их произносят, читая эти книги,Написанные, пока они жили,И память о том, кто написал их,Вечна.Стань писцом, заключи это в своем сердце,Чтобы имя твое стало таким же[309].

Затем перечислены имена некоторых из известных писцов древности, таких как два древних мудреца Хорджедеф и Имхотеп. Упомянуты Хети, которому приписывалось авторство часто копировавшегося Трактата о ремеслах, а также Птаххотеп благодаря его знаменитому Поучению:

Они сокрыли свое волшебство от людей,Но их читают в их наставлениях.Они ушли,Имена их исчезли вместе с ними,Но писания заставляютВспомнить их.

Такое возвеличивание понятий «мудрость» и «учение», без сомнения, является новшеством для Египта, отсылая в прошлое к эпохе Древнего царства и Поучениям Птаххотепа и Кагемни. Однако эта древняя «мудрость» была комплексом традиционных знаний, которые отец передает сыну; во времена империи же эта «мудрость» стала частью учебного курса школы писцов.

Когда школяр чувствует себя более счастливым на улице, чем над прописями, ему можно лишь посочувствовать. Его ожидает множество скучных упражнений, таких как длинные и часто неструктурированные каталоги того, что государственному клерку может потребоваться написать. Список из приблизительно шестисот таких слов начинается так: «небо, солнечный диск, луна, звезда, Орион, Большая Медведица…» – и далее может продолжаться так: «военачальник, писец, солдат, армейский представитель, начальник сокровищницы, царский посланник в зарубежные страны…», или «пивовар, пекарь, куритель фимиама…», или «ларь, кладовая, сундук, склад, окно», или «вино Египта, вино Палестины, вино оазисов…» – и завершается словами «свежее мясо, вареное мясо, подслащенное мясо». Это перечисление не было названием статей энциклопедии; это был всего лишь список-упражнение, «чтобы научить невежду знать все, что существует»[310]. Подобная монотонность иногда частично смягчалась, будучи облеченной в литературную форму, например в стихотворении о боевой колеснице фараона, в котором прославлялась каждая деталь колесницы[311]. Подобная неестественная игривость затем появилась и в пространных гимнах богам, например в сочинении, прославляющем Амона, где заглавие каждого стиха увязывается с его первым и последним словом[312]. Египтяне любили играть в подобные словесные игры, ставшие отличительной чертой литературы именно этого периода.

Самая незамысловатая литература того времени довольно привлекательна. «Повесть о двух братьях» – безыскусна и рассказана просто и естественно, недавно разрешенным разговорным языком. Мы понимаем и сопереживаем рассказам о ссоре Секененры с царем гиксосов Ипепи[313]. Некоторые сочинения построены на более развитых художественных приемах, таких как аллегория ослепления Правды Кривдой. В этой истории Кривда, солгав, убедил богов ослепить Правду и отдать его в рабство. Сын Правды вырос, отомстил за отца и добился наказания для Кривды, рассказав такую же невероятную ложь. Мы можем быть уверены, что искушенный египтянин того периода мог насладиться иронией: доброе имя Правды было восстановлено тем, что его сын оболгал самого Кривду[314].