Читать книгу "Палач любви и другие психотерапевтические истории - Ирвин Д. Ялом"

Это немалые достижения, они указывают на существенную перестройку личности. Но они столь тонкие по своему характеру, что обычно ускользают от опросников, исследующих результат терапии.

Со своей обычной добросовестностью, Марвин явился с годичным отчетом, в котором обсуждалось и оценивалось достижение целей, поставленных в терапии. Вердикт был смешанным: в некоторых областях ему удалось сохранить изменения, в других он отступил назад. Во-первых, сообщил он мне, у Филлис все хорошо: ее страх выходить из дома значительно уменьшился. Она участвовала в женской терапевтической группе и работала над своим страхом социальных контактов. Возможно, самым потрясающим было ее решение конструктивно бороться со своим смущением по поводу отсутствия образования – она записалась в колледж на несколько отдельных предметов.

А что же Марвин? У него больше не было мигреней. Его колебания настроения сохранились, но были умеренными. Периодически у него случались эпизоды импотенции, но он меньше задумывался об этом, чем раньше. Он изменил свое решение о выходе на пенсию и теперь работал неполный день, но поменял сферу деятельности на более интересную для себя: девелопмент. У них с Филлис по-прежнему очень хорошие отношения, но иногда он чувствовал себя заброшенным и обиженным из-за ее новой деятельности.

А что мой старый друг, сновидец? Что с ним стало? Было ли у него сообщение для меня? Хотя ночные кошмары и яркие сны у Марвина больше не повторялись, он знал, что бормочет во сне. В ночь накануне нашей встречи он увидел короткий и очень загадочный сон. Казалось, сон пытается ему что-то сказать. Возможно, предположил он, я смогу понять его.

Моя жена передо мной. Она раздета и стоит, расставив ноги. Я смотрю вдаль через треугольник, образованный ее ногами. Но все, что мне удается увидеть, далеко-далеко, у самого горизонта, – это лицо моей матери.

Мое последнее послание от сновидца:

«Мое зрение ограничено женщинами, существующими в моей жизни и в моем воображении. Тем не менее я все еще могу видеть на большом расстоянии. Возможно, этого достаточно».

Послесловие

Перечитывая «Палача любви» в восьмидесятилетнем возрасте

Когда я согласился написать эпилог к «Палачу любви», я и не подозревал, какое эмоциональное приключение мне предстоит. Я написал эту книгу двадцать пять лет назад, и с тех пор ни разу не перечитывал ее целиком. Взгляд назад, на того себя, который писал эту книгу, увлек и тронул меня до глубины души, но также неприятно удивил и привел в уныние. Приступ гордости, который я испытал вначале, быстро сдулся: «Этот парень пишет гораздо лучше, чем умею я».

Сначала я думал, что встречусь с собой в очень молодом возрасте, но простая арифметика показала, что я был далеко не юнцом, когда написал эту книгу: мне было уже за пятьдесят! Это очень удивило меня, ведь автор кажется таким молодым, энергичным, часто несдержанным и неглубоким. И непомерно активным: часто он с тараном бросается на защиту пациента! Как бы я хотел стать его супервизором и угомонить его.

Но есть и многое, что мне очень нравится в себе тогдашнем. Мне нравится, как он избегал диагнозов и распределений по категориям. Он вел себя так, как будто он впервые сталкивался с каждым конкретным набором жалоб и личностных особенностей, как будто он по-настоящему верил, что каждый индивид уникален и требует уникального терапевтического подхода. И мне понравилась его готовность выносить неопределенность и решать трудоемкую задачу создания разной терапии для каждого пациента. Мне жалко его, когда он испытывает затруднения в ходе каждого терапевтического случая. Ему не хватает уверенности, которую дает развитая научная школа, родного профессионального гнезда со всеохватывающей объяснительной системой, как фрейдизм, юнгианство, лаканизм, адлерианство или когнитивно-бихевиоральная терапия. Но я очень доволен, что он никогда не верил, будто знает то, что постичь нельзя.

И какая смелость. Степень его откровенности двадцать пять лет назад не вписывалась ни в какие рамки и вызывала дрожь у большинства терапевтов. И вызывает дрожь до сих пор. Меня самого она шокировала. Как он осмелился выставить на всеобщее обозрение так много моего личного? Мой тайник с любовными письмами, мой маниакальный стиль работы, мое непростительно жестокое, осуждающее отношение к полным людям, моя любовная одержимость, которая не позволила мне по-настоящему быть вместе с семьей во время отпуска на пляже. Несмотря на такое его поведение, я горжусь тем, что он не оставлял никаких препятствий на пути подлинной терапевтической встречи. Сегодня я поступил бы точно так же. Я до сих пор убежден в том, что разумная откровенность терапевта облегчает процесс терапии.

«Палач любви» явился для меня важнейшим поворотным моментом. В первые несколько лет в качестве сотрудника медицинского факультета Стэнфордского университета (Stanford University Medical School faculty) я много участвовал в преподавании психотерапии, исследованиях и публикации в профессиональных журналах. Я занимался развитием групповой терапии и во время моего первого годичного творческого отпуска приступил к написанию учебника по групповой терапии. После того как эта книга была закончена, я обратился к другому интересу, в глубине копившемуся уже долгое время: роль экзистенциальных проблем в жизни и страданиях человека. Через десять лет исследований и научного поиска я написал учебник «Экзистенциальная психотерапия», не рассчитывая создать новое направление, но в попытке обратить внимание всех терапевтов на экзистенциальные вопросы. Четыре основные экзистенциальные темы: смерть, смысл жизни, одиночество и свобода играют ключевую роль во внутренней жизни каждого человеческого существа и составляют посыл этой книги.

Когда книга была закончена, я продолжил развивать новые идеи использования этих экзистенциальных тем в терапии, но постепенно пришел к выводу, что эти идеи лучше всего выражаются в форме повествования. От меня не укрылось, что идеи некоторых наиболее значимых мыслителей-экзистенциалистов – например, Камю и Сартра, наиболее живо и убедительно предстают в их рассказах и повестях, а не в специализированных философских трудах.

От меня не укрылось и то, что в моих учебниках повествование так же играло жизненно важную роль, хоть и неявно. От многих студентов и преподавателей я слышал, что многочисленные истории, некоторые длиной в несколько страниц, некоторые – всего пара абзацев, которыми я усеял тексты «Теории и практики групповой терапии» и «Экзистенциальной психотерапии», значительно увеличили полезное действие книг. Студенты говорили мне, что им легче корпеть над сухой теорией, когда они знают, что на следующей странице их скорее всего ждет интересная история.

Так у меня постепенно сформировалось представление, что лучшим способом передачи моих идей ученикам, а также повышения их экзистенциальной восприимчивости, было повествование. В 1987 году я совершил решительный шаг и затеял написание книги совсем другого вида: книги, в которой на первом месте будет рассказанная история, а теоретические построения – только на втором. Я ни в чем не уходил от моей функции преподавателя психотерапии: я просто воплощал ее другим способом. «Палач любви» задумывался как подборка учебных историй, адресованных (как и все мои последующие рассказы и повести) молодым психотерапевтам и всем остальным, включая пациентов, кому интересна психотерапия. Источником идей для этих историй выступила «Экзистенциальная психология».